Авторы создали объёмную научную работу, пытаясь ответить на вопрос «Как сапатистам и сторонникам РПК удалось из небольших радикальных групп превратиться в крупные социальные движения и серьёзную политическую силу?» Статья необычайно заинтересует всех, кому любопытно, как из искр возгорается пламя, и тех, кто «хочет повторить»… Запаситесь вниманием и терпением и будете вознаграждены.
Впервые русский перевод этого текста увидел свет в сборнике Жизнь без государства: революция в Курдистане (издательство CommonPlace, Москва, 2017) под названием «Чьяпас: мексиканская Рожава».
Введение
Вооружённые группы часто рассматривают в контексте уже идущего конфликта. Длительному этапу рекрутинга кадров и мобилизации, который предшествует конфликту, обычно уделяют намного меньше внимания.
Вооружённые группы не появляются из вакуума. Их рождают существующие социально-политические тенденции, подпитывают распространённые в обществе идеологии. Затем эти группы и сами оказывают формирующее влияние на социальное окружение, в котором находятся. Рабочую партию Курдистана нередко сравнивают с Сапатистской армией национального освобождения, которая реализует свой политический проект в мексиканском штате Чьяпас. Обе организации первоначально были лишь одними из многих групп в конфликтном и густонаселённой политической среде. Поэтому нужно рассматривать их не только как автономные организации, не только их отношения с государством, но и взаимодействие с другими акторами, в том числе с группами-соперницами и с гражданским сообществом.
Рекрутинг сторонников
Рабочая Партия Курдистана (РПК) уверенно провозглашала, что вооружённая революция — единственная эффективная возможность освободить Курдистан. Но в тот момент, когда группа вернулась в Курдистан, она была безоружна и не имела практически никаких ресурсов. Это было скорее активистское, чем вооружённое движение. Однако у него был один козырь: множество неразвитых связей «общественной солидарности и идентичности» с элементами курдского общества. РПК была основана за пределами Курдистана и воспринималась многими как несущественная сила, в отличие от своих местных курдских соперников. РПК называли партией без истории.
РПК использовала разные стратегии вербовки. Профессиональные ассоциации, такие как профсоюз левых учителей TÖB-DER, использовались в качестве каналов, посредством которых личные друзья превращались в политических товарищей. Общежития в педагогических колледжах также оказались плодотворным местом для вербовки среди коллег-преподавателей, которые, в свою очередь, рекрутировали политически активных студентов. Абдулла, курдский активист из Бингёля, ныне проживающий в Германии, рассказал, как его сагитировали школьный учитель и Мехмет Карасунгур, один из руководящих кадров РПК.
Использовались и другие институциональные механизмы для расширения сети сторонников. В Антепе, Мардине и Батмане РПК участвовала в рабочей политике. В ходе муниципальных выборов партия провела собственную кампанию, несмотря на убеждённость в том, что государство может быть свергнуто только силой оружия. Выборы использовались как инструмент для расширения сети контактов через электоральную базу. Кандидат от РПК Эдип Солмаз действительно победил в голосовании на выборах мэра Батмана в 1979 году, такого же успеха движение достигло в Хильване. В результате партия начала набирать сторонников за пределами своей первоначальной демографической фокус-группы, в которую входили активисты с университетским образованием из низов среднего класса. Начался стабильный приток в движение малообразованных людей из рабочей среды.
Kurdish guerilla movement PKK in training camp.
Внутрикурдская конкуренция
Курдская политическая среда уже была полна другими группами курдов-социалистов. Эти группы конкурировали друг с другом за новобранцев и территории влияния, что приводило к напряжению и даже насильственным столкновениям между ними. Конкуренция с НОК (Национальные Освободители Курдистана; тур. Kurdistan Ulusal Kurtulusculari — KUK) за доминирование в профсоюзной деятельности на опытной ферме в Джейланпынаре (Мардин) вызвала кровавую междоусобицу, в которой погибло много людей. Столь же напряжёнными были отношения с группами в Антепе. Примечателен конфликт с группой «Красная звезда» (Istêrka Sor), который привел к убийству одного из руководителей РПК Хаки Карера и последующей гибели многих других курдских активистов в связи с этим убийством. Несмотря на решимость РПК стать доминирующей курдской вооружённой организацией в регионе, её отношение к другим движениям нельзя объяснить только лишь неуёмными амбициями.
Междоусобное насилие было наиболее заметным в Мардине и Антепе — областях, отличавшихся острой конкуренцией за легитимность, ресурсы и новобранцев. В остальных частях региона уровень насилия был ниже. Факты, свидетельствующие о том, что внутрикурдские столкновения происходили неравномерно на разных территориях, а также результаты локальной конкуренции различных групп, соотносятся с общей литературой по этой теме, где авторы выдвигают гипотезу, что часто насилие являлось результатом конкуренции за ценные ресурсы, особенно за участие и одобрение активистов, сторонников и окружающих.
Принцип антиколониализма был в целом принят всеми курдскими группами, что обеспечило их взаимодействие в рамках схожих идеологических платформ. Однако РПК отличалась от своих курдских соперников готовностью применять насилие против своих врагов не только на словах, но и на деле. РПК считала племенные структуры, аширеты, доминирующие в социально-политической сфере и землевладении, главным препятствием на пути реализации своих революционных целей.
Аширеты рассматривались РПК как «больший враг, чем само государство». В Сивереке и Хильване против них был проведен ряд вооружённых кампаний, что привело к кровавым столкновениям. Эти кампании укрепили доверительные связи между РПК и её расширяющейся социальной базой. Становилось понятно, что РПК может рисковать жизнями своих членов ради общего блага угнетённых курдских крестьян. С семьями непосредственно вовлеченных в столкновения бойцов, возникали эмоциональные узы благодарности, уважения, а иногда и жажда мести против землевладельческих классов. РПК получала сторонников и новобранцев через кампании спланированного насилия, мишени которых были заведомо непопулярны среди большинства в курдском обществе.
В Мексике
В Чьяпасе у Сил национального освобождения (СНО) не было возможности использовать общую этно-национальную идентичность. В сравнении с РПК у них было мало личных и семейных связей, которые можно было использовать для мобилизации сторонников, поэтому ей было трудно утвердиться в сообществах тропического региона Сельвы. Несмотря на то, что первая попытка СНО создать базу в Сельве провалилась, группа не изменила долгосрочную стратегию, целью которой было начать вооруженную кампанию в сельской местности.
В период с 1974 по 1977 годы СНО предприняли три новые и вновь безуспешные попытки создать постоянный лагерь в Сельве. Усилия не принесли результатов по ряду причин: от крайне тяжёлых и обескураживающих условий жизни до некомпетентности и неготовности самих бойцов к тяготам партизанского существования. К 1978 году СНО оказалась в кризисе. Большинство членов погибли или дезертировали. У организации осталось лишь несколько профессиональных бойцов. Сети контактов среди населения и убежищ не существовало.
В то время у СНО было три типа членства. «Профессионалы» – те, кто оставил свои семьи и работу, чтобы уделять всё своё время борьбе. Иногда они также меняли личные данные. «Городские бойцы» продолжали жить обычной жизнью в городах, сохраняя свою личность и работу. При этом они поддерживали «профессионалов». «Симпатизанты» или «сторонники», которые не имели полного членства, но иногда сотрудничали с СНО и предоставляли эпизодическую помощь.
Партизан в сельве больше не было. Те, кто остался, были глубоко деморализованы. Ключевым фактором для консолидации движения на этапе начальной мобилизации является способность к критическому самоанализу и гибкости, которая помогает приспосабливаться к реалиям своего социального окружения. Определяющей характеристикой успешных революционных движений являются не их неудачи, а способность на них учиться.
Несмотря на первоначальное нежелание признать прошлые ошибки и извлечь из них уроки, СНО показали удивительную стойкость перед пережитыми фиаско и соответствующим образом скорректировали свою стратегию. Становилось понятно, что как группа, имеющая внешнее происхождение, в Сельве СНО нуждалась в установлении связей с местными, чтобы избежать очередных безрезультатных попыток. Например, первые коренные жители, которых встретили члены СНО, относились к народности лакандонов. 66 семей из этого племени как раз получили 614 321 гектаров земли в сельве по щедрому постановлению правительства. Конечно, они не были заинтересованы в революции против государства.
Реализации новой стратегии способствовал постепенный захват руководства молодыми бойцами, которые были более гибкими и не следовали слепо марксистско-ленинистской доктрине. Это позволило лучше понять нужды населения и привело к «индигенизации» СНО/САНО как с точки зрения дискурса, так и с точки зрения организационных процессов.
Существует опасность того, что чрезмерное внимание к стратегиям вооруженных групп приведет к представлению о других негосударственных акторах как о чрезмерно пассивных в сравнении вооруженными формированиями. В дополнение к вопросу о том, почему СНО выбрали Чьяпас, можно задать такой же важный вопрос, почему местные коренные жители Чьяпаса выбрали СНО/САНО. Особенно в свете того факта, что другие формы борьбы были доступны как до, так и после прибытия СНО.
Удобренная почва
Как замечает профессор Центра социологических исследований Эстрада Саверда, СНО в Чьяпасе не оказались в социополитическом вакууме. Поскольку официальные институты государства в регионе практически отсутствовали, его население само создало прочные сети взаимной солидарности и сотрудничества. Эти сети проявлялись в различных формах общинного взаимодействия. Например – в строительстве дорог, поликлиник, школ, профсоюзной и кооперативной деятельности. Это позволяло жить почти автономно от мексиканского государства. Чьяпас также славился разнообразием социальных, религиозных и политических сил. Начиная с 1960 года, епархия Сан-Кристобаль под предводительством священника Самуэля Руиза активно участвовала в развитии прав человека и социальной справедливости, а также — сохранении культурного многообразия в Сельве.
После расстрела протестующих студентов в Мехико в 1968 году в Чьяпасе появилось несколько маоистских групп. СНО обвинила эти группы в том, что они превратились в «реформистов и экономистов», потому что фокус их внимания сместился от революционной борьбы к агитации за социальную и экономическую справедливость через демократические ассамблеи, кооперативы, профсоюзы. В конце концов, из-за идеологических разногласий о деспотичной природе религии маоисты дистанцировались от епархии и были изгнаны из региона местными жителями, которые находились под влиянием церкви.
В первое время своего присутствия в Сельве СНО разумно не стала вызывать гнев епархии, как это сделали маоисты. СНО уважала религиозность коренных жителей и избегала критики церкви. Епархия в свою очередь не поддерживала СНО, но терпела их активность в регионе. Одним из первых шагов СНО было внедрение в агентство епархии по развитию (Социальное и экономическое развитие коренных мексиканцев, DESMI), для того, чтобы установить близкие контакты с местными жителям и общинам.
Позднее СНО/САНО столкнулась с епархией из-за революционных свадеб Маркоса (это церемония заключения брака в обход церкви), его нескрываемого атеизма и распространения противозачаточных таблеток в местных сообществах. Напряжённость возникла в тот момент, когда СНО/САНО достаточно укрепила своё влияние в регионе и больше не боялась разрыва с церковью.
Священник Самуэль Руиз писал: «СНО/САНО прибыли для того, чтобы запрыгнуть на осёдланную лошадь», имея в виду долгую работу в области прав человека, проведённую епархией в местных сообществах. Клир теологии освобождения актуализировал исторические вопросы социального и экономического неравенства в регионе, тем самым подготовив почву для плана СНО/САНО по решению этих проблем — вооруженной революции.
Между 1978 и 1980 годами СНО использовали убежище в Сан-Кристобаль-де-лас-Касас. Там организация сконцентрировалась на развитии отношений и взаимного доверия с коренными сообществами. Стратегия вербовки СНО была направлена не на массовый рекрутинг среди всего населения, а по большей части на студентов, имевших репутацию марксистов, и преподавателей из университетов по всей Мексике. Таким образом, вербовка продолжалась среди представителей среднего класса, имевшего высшее образование, вдали от самого театра военных действий в сельском Чьяпасе.
Именно в этот период был рекрутирован «Захария» (Zacarias) — будущий субкоманданте Маркос САНО. Мобилизация началась и в самом Чьяпасе. Для этого была организована сеть контактов с коренными жителями через создание проектов в их сообществах, таких как литературные курсы и предоставление медицинской помощи. Это подчеркивало важность позитивного взаимодействия повстанцев со своими предполагаемыми сторонниками.
Гибкая тактика
Эхидо (ejido) — одна из главных форм землевладения в Мексике. Это результат Мексиканской Революции и отражение идей Эмилиано Сапаты. Эхидо отличается от частой собственности тем, что является даром правительства для групп нуждающихся в земле, управляется коллективно через комиссию, которая определяет использование земли эхидо членами общины. Согласно мексиканской конституции эхидо не могут быть проданы или куплены. В 1978 году СНО сблизились с эхидо (коммуной) Ласаро Карденас, которое имело репутацию одного из самых радикальных и политически активных в регионе.
Это эхидо без применения насилия заняло 190 гектаров земли, принадлежащих богатому землевладельцу. Для изгнания коммунаров правительство отправило армию. 10 июня 1976 года более тысячи солдат убили несколько десятков коренных мексиканцев, принадлежащих к народностям чол и цоциль, двух из них сбросили с вертолета в реку, местные женщины подверглись сексуальному насилию, сотни других местных жителей оказались в тюрьмах.
СНО стратегически выбрали эхидатариос (коммунаров) Ласаро Карденас из-за глубоко укоренившегося недовольства государственными силами. Здесь стратегия СНО на микроуровне повторяет стратегию РПК: смещение деятельности в регионы, являющиеся носителями коллективного недовольства государством. Между 1978 и 1980 годами СНО заключила соглашение с эхидатариос. Местные коренные жители предоставляли СНО материальную поддержку и новобранцев. Взамен армия должна была учить их навыкам, которыми они не владели раньше, например, использованию оружия. Это соглашение, однако, включало условие, согласно которому СНО будет уважать католическую веру местных жителей, что демонстрировало степень идеологической гибкости
Несколько подростков из эхидо в возрасте 11-14 лет были приглашены в дом организации в Сан-Кристобаль с правом вернуться в свою деревню, если им не понравится подпольная жизнь. В дополнение к получению марксистского политического образования, молодые новобранцы учились читать и писать на испанском, обучались практическим навыкам: приготовлению еды, вождению, обслуживанию механической и электрической техники.
Некоторые из коренных новобранцев этого поколения впоследствии поднялись до звания майора в СНО/САНО, а один из них, Мойсес, достиг звания субкоманданте. После того, как обучение молодых бойцов было завершено, они вернулись в свои родные деревни, чтобы самим стать инструкторами, поделиться своими знаниями и подыскать новобранцев. Таким путём постепенно создавались сети личной и семейной поддержки, формируя зачатки социальной базы СНО/САНО.
В 1983 году СНО, наконец, удалось создать свою базу в Сельве. 17 ноября шесть членов СНО, три метиса и три коренных активиста, установили лагерь. Эта горстка бойцов стала партизанской армией САНО, вооруженным крылом СНО, авангардом, который должен был свергнуть мексиканское государство.
Роль государства
С практической точки зрения есть целый ряд путей, которыми государство может влиять на мобилизацию противоположной стороны, особенно на ранних стадиях. Государства могут препятствовать притоку ресурсов к организаторам, ужесточать наказание за участие в борьбе, саботировать кампании, разрушать имидж движения, вызывать внутренние конфликты и подрывать дух. Как в случае Турции, так и в случае Мексики государство играло заметную роль в формировании политических противоречий, подтверждая гипотезу о том, что власти своей политикой подстёгивают создание революционных и повстанческих групп. Согласно исследователю Гудвину, «возникает ощущение, что определённые государственные структуры и практики активно формируют или “конструируют” революционные движения, причем так же эффективно, как и лучшие профессиональные революционеры, направляя и организуя политические разногласия по радикальным направлениям».
Репрессивные меры турецкого и мексиканского государства подрывали начинающуюся политическую мобилизацию, одновременно разжигая ещё большее недовольство населения. Тем не менее, ни одно государство не может осуществлять полный контроль над всей своей территорией, тем самым оставляя свободные пространства для социального действия, чем воспользовались РПК и СНО/САНО, найдя свою социальную базу на периферии влияния государства.
В 1975-1980 годах в Турции политическое насилие унесло около пяти тысяч жизней в столкновениях между левыми и правыми активистами, в конфессиональных столкновениях суннитов с алевитским меньшинством в центральных и восточных регионах страны, а также во время начальной фазы курдского восстания. Новый виток государственных репрессий начался в декабре 1978 года после массового убийства мирных алевитов в Мараше, вместе с введением военного положения в Стамбуле, Анкаре, большей части Курдистана и многих провинциях, населённых алевитами. Алевиты – приверженцы особой версии ислама – отличались большими симпатиями к демократическим идеям.
Постановление о режиме военного положения разрешало арестовывать за любую политическую активность, включая действия, которые раньше считались законными. Больше не осталось пространства для легальной оппозиции – это стало поворотным моментом, после которого институциональные стратегии начали восприниматься как бесполезные, а путь вооруженного восстания становился всё более и более привлекательной альтернативой. Военное положение серьёзно ограничило возможности РПК к мобилизации, а опасность ареста заставила Абдуллу Оджалана уехать в Сирию летом 1979 года. 12 сентября 1980 года группа заговорщиков под предводительством Ахмета Кенана Эврена объявила о захвате власти. Было введено чрезвычайное положение: действие конституции приостановлено, парламент распущен, все политические партии запрещены, муниципальные органы власти расформированы, прекращён выпуск газет, по стране пронеслась волна арестов.
Репрессии в Курдистане были крайне суровыми и коснулись отнюдь не только политических кругов. Первер, сторонник РПК родом из деревни рядом с сирийской границей, отметил, что после переворота даже листья на деревьях не было слышно, настолько страшный террор охватил Курдистан. Волна массовых задержаний и пыток прокатилась по Курдистану, вызвав отвращение и ненависть к государству даже среди тех людей, кто раньше не занимался политикой. В результате переворота широкое политическое насилие прекратилось почти полностью, но государственное насилие достигло беспрецедентного уровня. В результате почти все курдские движения пришли в упадок, а их участники бежали за границу, ушли в подполье или были брошены в тюрьмы.
Гострансформация
Лучше всего понимать государственный переворот как трансформационный процесс, относительно редко происходящее событие, существенно преобразующее структуры власти. Он полностью изменил политическую среду, сделал какое-либо сопротивление государству невозможным. Трансформационный процесс также оказывает значительное влияние на «эмоциональный ландшафт» оппозиционных групп, а для широких слоёв населения является «моральным шоком».
РПК начала успешную перегруппировку в Сирии, а также среди курдских и турецких эмигрантов и беженцев в Европе. Несмотря на большие людские потери и урон, нанесённый инфраструктуре и связям, партия смогла реорганизоваться быстрее бывших соперников. Она была менее публичной, чем другие курдские движения: вплоть до 1982 года партия не выпускала свой журнал. Такие группы, как «Ассоциация Демократической и Революционной Культуры» (Devrimci Demokratik Kültür Dernekleri) и «Социалистическая партия турецкого Курдистана» (Türkiye Kürdistan Sosyalist Partisi) более активно участвовали в публичной культурной деятельности, шире применяли институциональные стратегии до переворота и поэтому больше пострадали и не смогли оправиться после потерь.
У них не осталось людей, их авторитет был подорван зависимостью от сотрудничества с турецкими левыми группами. Переворот почти полностью уничтожил силы турецких левых, лишив, таким образом, эти курдские движения ключевого компонента их стратегии. В этом контексте стратегия РПК, включающая вооруженное насилие, казалась последовательной и воспринималась многими как единственный реальный способ противостояния жестокости государства. После этого РПК стала самым значимым курдским политическим субъектом.
Чем чревато игнорирование «индейцев»
Интенсивность государственных репрессий в Чьяпасе резко контрастировала с ситуацией в Курдистане. Президент Луис Эчеверриа предпринял усилия для сглаживания старых глубоких обид, тянувшихся ещё с расстрела студентов на площади Тлателолько, путём понижения электорального барьера до 1,5%, что теоретически должно было способствовать представительству меньшинств. Однако СНО в тот момент уже были достаточно радикализованы, чтобы отклонить электоральную реформу Эчеверриа 1974 года и закон об амнистии 1978 года. Последствия расстрела демонстрантов на Тлателолько имели формирующее влияние на радикальных левых в Мексике. Убийственная ярость государства в тот момент убедила многих активистов в его сущностной нелегитимности.
Единственно возможным средством для социальных изменений они видели революционное свержение государства. После расстрела возникло более тридцати вооруженных партизанских движений в Мексике, состоящих в основном из студентов и сельских учителей, которые мексиканское государство успешно подавляло в течение двух последующих десятилетий. Хотя массовое убийство на Тлателолько предшествовало мобилизации вооруженных повстанцев, а турецкий переворот произошел в ответ на революционное насилие того периода, оба были преобразующими событиями, радикализовашими оппозицию государству и закрывшими любые пути ненасильственного решения проблемы.
Наиболее примечательной особенностью роли государства в возникновении СНО/САНО в Чьяпасе было почти полное его отсутствие. Мексиканское государство не помешало мобилизации СНО/САНО в Сельве по причине общего структурного пренебрежения регионом, перемежающегося с периодическими актами жестокости по отношению к местным жителям, что расположило многих из них к идеям СНО/САНО.
Точно так же, как государство десятилетиями игнорировало коренных граждан, оно не обратило внимания на информацию о партизанах. Один из руководителей сапатистов в Чьяпасе объяснил: «Они всегда игнорировали эти места. «Индейцы?», — спрашивали они, — «Ну и что?» Вот почему они даже не заметили организационную работу, которую мы вели здесь так много лет».
В мае 1993 года двое солдат и лейтенант САНО погибли в ходе случайного столкновения, последовало раскрытие тренировочного лагеря САНО и небольшой бой в Сьерре Коралчен близ Окосинго. Тогда государству стало известно о надвигающейся социальной напряжённости. Однако из-за того, что государство фактически отсутствовало в регионе, у него не было никакого понимания масштабов мобилизации сапатистов. Государство ожидало встретить 40-60 партизан, как это было в случае с другими левыми повстанческими группами, а это оказалась большая армия, укомплектованная за счет коренного населения. Хотя государство не вмешивалось в фазе предконфликтной мобилизации СНО/САНО, оно не колеблясь развернуло свою военную мощь против повстанцев после начала столкновений 1 января 1994 года.
Сходство Чьяпаса и Курдистана
Принципиальное сходство роли мексиканского и турецкого государств было в их социально-экономическом пренебрежении Чьяпасом и Курдистаном, соответственно. Неравенство в государственной инфраструктуре и распределении доходов между центральными регионами и остальной частью государства породило чудовищную социальную неудовлетворённость и укоренило чувство политического недовольства. Экономическое неравенство вместе с жестокостью государства ускорило мобилизацию повстанцев.
Так или иначе, характер и сроки государственных репрессий отличались в обоих случаях. В Мексике государственные репрессии в 1968 году предшествовали последующим попыткам вооружённой революции и, конечно, спровоцировали их, тогда как в Турции усиление репрессий произошло в ответ на рассеянное присутствие вооружённых групп. Кроме того, мексиканское государство опасалось проводить беспорядочные репрессии в ответ на общественное возмущение после бойни в Тлателолько в 1968.
Меры, принимаемые против оппозиционных групп, были целенаправленными, за исключением штата Герреро, где восстание под предводительством Лусио Кабаньяса столкнулось с беспрецедентными военными репрессиями. Турецкое государство отличалось тем, что было более милитаризованным с практической и идеологической точки зрения, а также было лучше осведомлено об оппозиционных движениях. Турецкое государство гораздо лучше контролировало свою территорию, его влияние не распространялось только на самые удаленные горные территории, в отличие от обширных районов Чьяпаса, где государство отсутствовало.
До переворота 1980 года турецкое государство репрессировало лишь непосредственно членов курдских политических групп. Переворот привёл к сильному сдвигу в репрессивной политике. Впоследствии, репрессии применялись уже не против отдельных радикальных организаций, а против всего курдского общества. Мексиканское государство, с другой стороны, только наблюдало за деятельностью СНО/САНО в городах. Когда группа перешла в Лакандонские джунгли, она почти полностью исчезла с радара государства. Военное насилие в Турции после переворота 1980 года стало более интенсивным и менее избирательным, чем в Мексике, где оно происходило спорадически, было более целенаправленным и менее масштабным.
Вместе с тем, конкретные случаи насилия со стороны государства в Чьяпасе, такие как случай с эхидо Ласара Карденоса, вынудили пострадавших людей прибегать к радикальным и насильственным действиям. В Курдистане РПК присутствовала и развивалась до переворота, но только насилие, направленное на курдов, заставило многих поддержать радикальную стратегию, предложенную партией. Можно предположить, что быстрый рост РПК является результатом масштабного государственного насилия, тогда как более размеренное расширение СНО/САНО обусловливается меньшим уровнем насилия со стороны мексиканского государства до 1994 года.
Однако, как будет рассмотрено ниже, вооружённое сопротивление возникает не только в результате государственного насилия. СНО/САНО и РПК, в отличие от их мексиканских и курдских соперников, смогли извлечь выгоду из народного гнева благодаря обширным связям в своей социальной базе и правильным стратегиям мобилизации.
Стратегии мобилизации
Обширная литература о политическом насилии часто фокусируется на социально-экономических предпосылках борьбы до такой степени, что вооружённые группы представлены как неизбежные продукты слепых исторических сил. Действительно, как СНО/САНО, так и РПК, в ходе своей истории принимали решения, во многом основываясь на окружающих их социально-политических реалиях. Однако они также обладали определённой степенью саморефлексии, которую они смогли успешно применить для формирования локальных групп поддержки из местного населения, что не удалось их современникам из других радикальных движений. Таким образом, фактическая стратегия мобилизации или «кадровая политика движения», ими применяемая, заслуживает пристального внимания.
В процессе анализа необходимо учитывать успехи этих двух движений и неудачи многих других подобных революционных экспериментов, обращая внимание на каждое конкретное решение, принятое ими в определённый период времени в определённых социально-пространственных контекстах.
РПК опиралась на созданную сеть связей для реорганизации и воссоздания своей структуры после переворота. До переворота, помимо борьбы с рядом аширетов и вмешательства в профсоюзные организации и муниципально-политическую деятельность, РПК создала сеть общинных домов по всему Курдистану. Эти дома стали ключевыми элементами в организации сетей солидарности с РПК по всему региону. В этих домах были организованы общественные дискуссионные группы с участием глубоко включённых в деятельность партии активистов. Эти дома были одним из ключевых средств набора новых членов и сочувствующих активистов РПК среди коренного курдского населения ниже среднего класса. Они служили островами «освобождения сознания» для необразованной и политически неосведомлённой курдской молодежи.
Как сказал Салих Сезгин, известный политический заключённый РПК и автор трёх книг о своём опыте в турецких тюрьмах: «Лично я присоединился не по идейным соображениям, я не умел ни читать, ни писать. Что больше всего повлияло на меня, что вызвало интерес в РПК, что подтолкнуло к движению – это их образ жизни. Участие в общинных домах, любовь и дружба. Эта атмосфера товарищества привлекла меня».
Непосредственно социальная сеть общинных домов становится основным источником актуальной политической информации для симпатизирующих РПК, она создаёт политически лояльных кадров и консолидирует сильные взаимосвязи между ними. Сильные взаимосвязи также возникли и среди политических заключенных, к которым в тюрьмах применялись жестокие пытки. Эти связи не только позволяли поднять кампании сопротивления внутри тюрем, но поддерживались и после освобождения заключённых. Один из бывших заключённых вспоминал, как после освобождения в 1982 году недалеко от сирийской границы, он помогал составлять списки других освобождённых политических заключённых в этой области. Этими списками пользовались пересекавшие границу с Сирией партизаны РПК для вербовки и интеграции бывших заключённых в свою партийную структуру.
РПК разительно изменила стратегию относительно пропаганды своей идеологии после турецкого переворота 1980-го года. До этого они пытались, хоть и географически неравномерно и не всегда последовательно, поднять общую популярность марксистских идей. Один из симпатизирующих РПК курдов из провинции Мардин вспоминал, как они поставляли партию из 18 книг о коммунизме в его родную деревню и потребовали у тех её жителей, кто получил образование, прочитать их.
Подобные решения и экспериментирование с общинными домами были попыткой привить широким слоям курдского общества идеологию и ценности марксизма. Однако такая идеологическая трансформация занимает достаточно большой промежуток времени, а одной из целей РПК после переворота было как можно более быстрое создание вооруженного сопротивления. В свете необходимости немедленных действий и ограниченной возможности мобилизации сил в городах, РПК перенаправила свои основные усилия в сельские и горные районы, которые партия находила наиболее географически благоприятными для начала атак на турецкие войска. Таким образом, основные зоны мобилизационной и идеологической активности РПК были по большей части перенесены из равнинных городов, таких как Урфа, Кызылтепе, Мардин и Диярбакыр, в регион Ботан. Эти сельские районы являлись бастионами консерватизма и не были бы восприимчивы к абстрактному идеологическому дискурсу.
Партизан РПК Сари Баран вспоминает: «Если мы встречали заинтересованного в этой теме человека – мы говорили о марксизме-ленинизме, в остальных же случаях мы говорили о национально-освободительной борьбе. Это было то, что волновало людей больше всего. В большинстве случаев люди либо ничего не могли понять о социализме, либо отвергали его, находя анти-исламским».
РПК подчеркнула национальный аспект своей борьбы и историческую преемственность прошлого сопротивления, воспользовавшись широко распространённым гневом против государства. Стоит отметить, что хотя РПК продолжала использовать официальный марксистский дискурс в своих публикациях до середины 1980-х годов, партия ограничила зону распространения этих публикаций сетью сторонников РПК, существовавшей ранее.
Поэтому для среднестатистического жителя Курдистана контакты с РПК происходили преимущественно путём личного общения. Соответственно, в их глазах РПК представлялась, в первую очередь, националистическим движением, а не марксистской группировкой, как это воспринималось внешне. РПК проявляла идеологическую гибкость, которой не доставало многим революционным движениям в Курдистане, Турции и других местах, что позволило ей мобилизовать куда большую часть курдского общества.
Индигенизация революции
На момент своего основания САНО как партизанская сила состояла из всего шести бойцов, располагавшихся глубоко в Сельве. Однако армия заложила основы для своего расширения путём создания групп поддержки в Сан-Кристобале и в эхидо Ласаро Карденас. К 1984 году САНО при поддержке группы своих кадров из числа представителей коренных народов, составлявших основную базу поддержки армии, получила свою первую формальную базу в Тьерра-и-Либертад, являвшейся частью более широкого эхидо Ласаро Карденас.
Вербовка сторонников в 1983-1985 годах была ограничена и ориентировалась, в первую очередь, на лидеров общин и профсоюзов. Однако в 1986-1989 годах САНО начала играть более значительную роль в сообществах Лакандонской сельвы. Через коренных членов группы, которые выполняли роль переводчиков и посредников, САНО удалось установить контакты в местных коренных общинах. Постепенно, в процессе установления связей армии с населением региона, информация о ней начинает передаваться из уст в уста, из семьи в семью, из деревни в деревню. К 1984 году в рядах САНО стали преобладать коренные жители района, а отношения местных общин и армии стали органичными. САНО вступила в процесс «индигенизации».
Согласно субкоманданте Маркосу, на этом этапе «САНО уже перестало быть тем, чем мы изначально её задумали, когда только приехали. К этому моменту мы были «повержены» общинами местных коренных народов. И как результат этого поражения — армия начала расти экспоненциально и превратилась в нечто совершенно новое».
Если мы обратимся к сделанному ранее утверждению, что вооруженные группы формируются их непосредственной социальной средой, то по этническому ядру САНО становится очевидно, что местные коренные народы имели решающее формирующее воздействие на группу. К 1988 году армия сильно расширилась и практически полностью контролировала Сельву, укрепляя «безопасную территорию» и используя её как исходную точку для дальнейшего расширения. На этом этапе сапатисты могли открыто перемещаться от одной общины к другой. САНО приняла значительное количество бойцов и смогла участвовать в проектах социальной значимости в общинах — строительстве больниц, помещений для собраний, баскетбольных площадок, парков для детей, а так же — в работах на кукурузных полях. Армия также установила прочные связи с различными профсоюзами и кооперативами Сельвы. К 1992 году расширение САНО было таким, что позволило успешно провести военный парад в Ла Султане из 500 бойцов в память 500-летия местного сопротивления.
Социальная база, которую САНО взращивала в созданной движением «безопасной зоне», была связана с партизанами несколькими разными путями. Вооружённые группы использовали свои услуги для того, чтобы сформировать лояльную среду с «контргегемонистской» идеологией, которая, в то же время, была бы связана с активистами формальной и неформальной инфраструктурой взаимопомощи. Это показывает, как бытовой общественный обмен и внутренняя солидарность могут появиться и укрепиться в ходе мобилизации, проводимой вооружёнными группами. Эти связи в дальнейшем ещё более укрепились за счёт межличностных и внутрисемейных связей, которые, в свою очередь, ещё больше укрепили межобщинную солидарность, выросшую на почве практики САНО, черпавшей своих сторонников из местных жителей Сельвы.
Было бы большим упрощением приписывать быстрый рост сапатистской армии только деятельности самой армии. Ряд структурных факторов так же работал на пользу САНО. Среди них фальсификация результатов выборов 1988 года, которая была общеизвестна. Она лишила победы левого кандидата от Партии демократической революции Куаутемока Карденаса и ещё больше подорвала веру в возможность социальных изменений через выборы.
Глобальный обвал цен на кофе подорвал доходы фермеров. На местном уровне несколько эпидемий унесли жизни множества детей. Было совершено несколько громких убийств местными белыми гвардиями (эскадронами смерти). Возможно, самым значительным фактором, усилившим поддержку САНО, стало изменение президентом Салиносом 27-ой статьи Конституции, которая гарантировала выделение сельскохозяйственной земли безземельным крестьянам.
Таким образом, были закрыты все пути для земельной реформы в рамках закона, что делало вооружённую борьбу единственным способом добиться социальной справедливости. Как подчёркивал субкоманданте Маркос, «надежд больше не было, они исчезли. Остался только путь вооруженного сопротивления». Это классический пример того, как перекрывание легальных способов борьбы за свои права ведет к радикализации. Следовательно, предлагаемый САНО дискурс вооруженной революции стал восприниматься радикально настроенными крестьянами как идеальное средство для выражения своего нарастающего недовольства.
Простые решения
Наконец, причиной быстрого роста САНО стала простота предлагаемого организацией решения для ситуации в Чьяпасе: вооружённое восстание. Главным преимуществом предложения САНО о революции была его свежесть для региона. Борьба в Чьяпасе ранее принимала многие институциональные и неинституциональные формы без особого успеха. Напротив, эти действия обычно приводили к усилению государственных репрессий. Экс-майор Ана-Мария, бывшая одним из первых рекрутов СНО из числа местных жителей, объясняла, что её семья всегда участвовала в мирной борьбе, но никогда ничего от неё не получала, что привело их к пониманию того, что правовой путь никогда не приведёт к искомым изменениям.
Женщину народности цоциль, долго бывшую участницей САНО, спросили о том, почему движение выбрало путь вооруженного сопротивления. Она ответила: «Мы хотели изменить мир единственным способом, которым он когда-либо менялся: путем применения силы. Как Сапата или как Вилья». У неё был обширный опыт безуспешного применения ненасильственных альтернатив сопротивления, и в сочетании с коллективной памятью об успехах легендарных революционеров Эмилиано Сапаты и Панчо Вильи, был сделан рациональный вывод, что вооружённая борьба лучше поможет маргинализированным крестьянам Чьяпаса исправить своё положение.
РПК и САНО предложили своим сторонникам и симпатизантам чёткое решение. В обоих случаях их выводы состояли в том, что государственная машина прогнила насквозь и могла быть только снесена вооружённой революцией. Главный фактор, который отличал эти группы от аналогичных вооружённых революционных групп, состоял в том, что РПК и САНО завоевали популярность среди населения Курдистана и Чьяпаса благодаря кропотливой мобилизационной работе в местных общинах.
Поддержка укрепилась в ходе столкновений с землевладельцами-эксплуататорами и благодаря услугам, в которых была нужда и которые оказывали партизаны. Кроме того, эти организации адаптировали или меняли подачу своих основных идеологических принципов, чтобы они были максимально созвучны чаяниям их социальной базы, тем самым всё больше связывая себя и своих сторонников на идеологическом уровне, впоследствии только усиливая это позитивным ежедневным взаимодействием на бытовом уровне.
Глашатаи перемен
Возможность вооружённых движений действительно влиять на местные социальные процессы сильно зависит от наличия позитивных взаимосвязей с локальным населением. И эта зависимость ещё более важна на ранних этапах мобилизации, когда вооружённые группы особенно уязвимы. Способы, которыми вооружённые группы анализируют и реагируют на события в их непосредственной социальной среде и форма из взаимодействия с другими социальными силами в местном регионе являются решающими факторами, влияющими на их способность консолидировать вокруг себя местное население.
В отличие от современных им вооружённых групп в Турции и Мексике, РПК и САНО удалось поднять «устойчивые восстания» там, где остальные движения потерпели неудачу. Их успех можно объяснить гибкостью как на идеологическом, так и на практическом уровне, о чём свидетельствуют история их отношений с местным населением, необходимых для выживания.
Оба движения были сформированы, в первую очередь, благодаря государству, хотя и были антиправительственными. СНО/САНО воспользовались почти полным отказом правительства от Чьяпаса. Именно годы правительственного пренебрежения, а не репрессий, породили достаточное количество политического и социально-экономического недовольства среди местного населения, чтобы у него начала зарождаться хотя бы скрытая симпатия к партизанам.
Физическое отсутствие государства в Лакондонской сельве позволило СНО/САНО медленно расти, обретая своих активных сторонников среди местного населения практически без каких-либо препятствий для этого. С другой стороны, РПК, несомненно, поднялось на фоне давнего недовольства курдского народа турецкими властями, но до государственного переворота РПК были всего лишь одним из многих местных движений сопротивления, апеллирующих к этому вопросу. Государственный переворот сильно ослабил организационные возможности конкурентов РПК, тем самым дав партии возможность переродиться и стать главным оплотом сопротивления государству.
Переворот также обеспечил движение большим количеством потенциальных новобранцев, глубоко травмированных вследствие масштабных зверств Турецкого правительства и широко распространённых в то время пыток, часто применявшихся даже к представителям политически пассивной части курдского населения. Кроме того, мексиканское и турецкое государства, благодаря своим собственным действиям — кровавым подавлениям студенческих протестов в 1968-м году и перевороту, организованному турецкими военными генералами в 1980 году — делегитимизировали государственный институт не только в глазах политических оппонентов режимов, но и среди большого процента населения. Это подготовило почву для радикальных идей вооружённых движений.
СНО/САНО и РПК были не просто удачливыми бенефициарами политических обстоятельств, но скорее расчётливыми глашатаями перемен. После неудач эти движения не продолжали слепо идти вперёд с той же стратегий. Вместо этого они реагировали на вызовы и подстраивались под ожидания своих потенциальных сторонников в их непосредственной социальной среде. Хорошо принятые местным населением социально ориентированные кампании движений наряду с экспериментами в сфере взаимодействия с местными общинами создали «моменты встречи» с населением, благоприятные для движений.
Таким образом они смогли выйти за пределы университетской среды. РПК изменили подачу своего дискурса, чтобы не препятствовать вступлению в свои ряды консервативных слоёв населения, в то время, как СНО/САНО стали использовать индейскую карту после своей «сдачи местным жителям».
СНО/САНО и РПК связывает фундаментальный аспект их развития: забота о том, чтобы сохранить поддержку своих последователей. Как предполагает исследователь Бози, у вооруженных движений есть два варианта действий, когда они сталкиваются с репрессивным аппаратом государства и/или изменениями в их социально-политической среде. Чтобы защитить себя, они «могут стратегически выбрать либо дальнейшую изоляцию от своих потенциальных сторонников, либо стать более инклюзивными». РПК и СНО/САНО не только стали более взаимосвязанными со своими сторонниками, но также и провели переоценку своих требований и приоритетов в такой степени, что это изменило как идеологию, так и практику обоих движений. Коротко говоря, организации проявили гибкость и саморефлексию.
Долгие периоды становления этих движений позволили им постепенно получить доверие большего круга местных общин. В случае РПК эти отношения взаимного доверия были серьёзно подорваны турецким переворотом, но смогли возродиться вследствие мобилизации РПК после 1980 года, подкреплённые симпатией местного населения, травмированного жестокостью государства. Таким образом, укоренение РПК и СНО/САНО в их непосредственной социальной среде и формирование ими групп поддержки среди местного населения стали результатом мобилизации до официального запуска ими кампаний вооружённого сопротивления. Из-за этих гибких кругов поддержки, которые питали их кампании сопротивления как материально, так и символически, РПК и СНО/САНО не канули в небытие, в отличие от многих их революционных современников.
Фрэнсис Патрик О’Коннор и Леонидас Ойкономакис
Оригинал: Preconflict Mobilization Strategy and Urban-Rural Transition: The Cases of the PKK and the FLN/EZLN // Mobilization: An International Quarterly 20(3): pp. 379-399.
Перевод: Евгений Павлюк, Даниил Зайцев, Антон Быков для Hevale: революция в Курдистане