Представляем вашему вниманию первую часть удивительно информативной статьи Арона Лунда с The Century Foundation. Из неё вы узнаете, как работает экономика, хозяйственные связи в разделённой фронтами Сирии. Всё то, что составляет суть происходящего, но обычно остаётся за кадром и за скобками сенсационных репортажей. Этот длинный текст просто надо прочесть. Потому что закончив чтение, вы будете действительно больше знать о Сирии и об этой войне.
После взятия Ракки в октябре 2017 года курдскими и арабскими партизанами, поддерживаемыми США, группа экстремистов, известная как Исламское Государство, наконец, начала рушиться. Но за победу пришлось дорого заплатить: Ракка лежит в руинах, как и значительная часть северной Сирии.
По крайней мере один из инструментов, необходимых для восстановления, находится в пределах досягаемости. В полутора часах езды от Ракки находится один из самых крупных и современных цементных заводов на всем Ближнем Востоке. Он был открыт международным строительным гигантом LafargeHolcim менее чем за год до войны. Если производство возобновится, фабрика окажется в идеальном положении для помощи в восстановлении разрушенных городов, таких как Ракка и Алеппо.
Хотя этот завод вполне может оказаться одним из ключей к будущему Сирии, он тем не менее имеет неоднозначное прошлое.
В декабре 2017 года французская прокуратура обвинила бывшего генерального директора LafargeHolcim в финансировании терроризма, узнав, что их компания-предшественница Lafarge (французская компания Lafarge и швейцарская компания Holcim объединились в 2015 году для создания LafargeHolcim), как сообщалось, выплатила миллионы долларов сирийским вооруженным группировкам, включая террористическое Исламское Государство.
Странная история о том, как самая ненавистная экстремистская группировка в мире якобы получала платежи от крупнейшей в мире цементной компании заслуживает более пристального внимания. Не только потому что она помогает понять, как деньги подогревают военный конфликт, но и потому что она помогает узнать о военной экономике Сирии — обширной экосистеме незаконных спекуляций, где худшие враги также являются партнерами по бизнесу.
Эта работа была частично поддержана исследовательским грантом Фонда Гарри Франка Гуггенхайма и Корпорацией Карнеги в Нью-Йорке. Она опирается на интервью с сирийскими и международными экспертами, дипломатами, бойцами и людьми, связанными с работой Lafarge в Сирии, а также на целый ряд письменных источников на английском, арабском, французском и норвежском языках, включая освещение в прессе, отчеты компаний, мемуары и социальные сети.
Действия Lafarge в настоящее время расследуется во Франции, и это может привести к уголовным наказаниям. Этот пример далеко не является исключительным для компаний, которые ведут бизнес Сирии, охваченной гражданской войной — и, вероятно, в любой подобной зоне военных действий. Оппортунистические компромиссы, сомнительные сделки, и незаконные выплаты преступным элементам для продолжения работы завода Lafarge, — все это нужно иметь ввиду тем, кто собирается вести дела в фрагментированном политико-экономическом ландшафте Сирии.
Тот факт, что правительство президента Башара Асада в настоящее время явно доминирует, а сирийская война, похоже, движется к этапу послевоенного восстановления, только усугубит проблему. Боевые действия еще далеки от завершения, а страна остается разделенной между несколькими соперничающими вооруженными игроками, которые управляют периферийными областями. Наиболее важной областью является северная, этот регион контролируется курдами, которых поддерживают Соединенные Штаты.
Пока сохраняется это разделение, многие гуманитарные и коммерческие субъекты будут вынуждены работать под двумя или более соперничающами режимами, договариваясь между противоборствующими сторонами, которые систематически эксплуатируют промышленность, торговлю и гуманитарную помощь. Во время этой войны появился новый класс торговцев, которые обеспечивают перекрестные связи такого типа. Хотя эту группу составляют выходцы из разных слоев общества и регионов страны, большинство из них сохраняют тесные связи с правительством Асада. Когда начнут поступать деньги на восстановление страны, будет почти невозможно избежать зависимости в той или иной степени от этих связанных с режимом дельцов и спекулянтов на войне — новых королей сирийской экономики, чья власть растет по мере продвижения сирийской армии.

Корупция в Сирии до 2011 года
Ведение бизнеса в Сирии никогда не было хорошим способом сохранить свои руки в чистоте. Полувековой режим президента Хафеза аль-Асада, который пришел к власти в 1970 году, и его сына Башара, который сменил его в 2000 году, приобрел заслуженную репутацию не только за авторитаризм, но и за взяточничество и жадность.
Одним из способов, с помощью которого члены правящей элиты “доили” частных предпринимателей было прикрепиться к состоятельным инвесторам. Иностранные компании, стремящиеся выйти на сирийский рынок, были обязаны работать с локальным партнером, которым часто выступал дружественный режиму олигарх или военный, чей основной вклад в бизнес состоял в том, чтобы “подмазать, где нужно” и показывать зубы конкурирующим хищникам.
Некоторые из этих персонажей отражали путь самого президента, унаследовав власть, будучи сыновьями стареющих аппаратчиков партии Баас и высших офицеров. Сирийцы в равной степени со страхом и отвращением называли этих людей “сыновья власти” — “Алад-султа”
Самый печально известный пример — двоюродный брат президента Рами Махлуф. Полагаясь на бесконечную вереницу братьев, кузенов и друзей в правительстве, Махлуф стал печально известен тем, что использовал “мышцы” полицейского государства для уничтожения законной конкуренции. Несмотря на то, что Махлуф «долгое время был лицом коррупции в Сирии», он также невероятно разбогател благодаря своей бизнес-империи, которая «охватила почти все сектора сирийской экономики к 2005 году». Многие видели стремительный рост инсайдеров режима, таких как Махлуф, как нечто большее, чем просто неконтролируемое взяточничество — они чувствовали, что правящая элита адаптируется таким образом к экономическим реформам, следя за тем, чтобы средства производства оставались в семье, будь то государственные или частные средства.
“Сыновья правителей превращаются в богатых тиранов”, — говорит бывший политзаключенный левого толка Риад аль-Тюрк, который, понизив голос в кафетерии в Дамаске, где я встретил его в 2008 году, настаивал на том, что Асад “проталкивал” экономическую либерализацию как способ перебросить государственные активы в карманы своих друзей и родственников. «Они монополизируют экономику, а не правительство, но через экономику они затем захватывают и правительство. В прошлом они монополизировали правительство и использовали его, чтобы разбогатеть — во имя социализма они грабили государственный сектор. Форма меняется, но содержание остается прежним”.
Завод
Именно в эту экономику вступил французский цементный гигант Lafarge в декабре 2007 года, приобретя своего египетского конкурента Orascom Cement за невероятную цену в 12,8 миллиарда долларов. Это был смелый шаг, и поскольку мировой экономический кризис разразился сразу после, многие задавались вопросом, не был ли он ужасной ошибкой, но Lafarge, похоже, был полон решимости вернуть эти деньги и заработать еще больше, проникая на новые ближневосточные рынки.

Во главе списка оказалась Сирия. Orascom Cement перед своим поглощением Lafarge подписал соглашение с сирийской компанией MAS о строительстве одного из первых частных цементных заводов в стране недалеко от северного города Ракка. Когда Lafarge приобрела Orascom Cement, они унаследовали ее совместное предприятие с MAS, которое стало называться Lafarge Cement Syria (LCS).
680 млн.$ сделают LCS крупнейшим иностранным инвестиционным проектом в истории Сирии за пределами нефтяного сектора, составляя на то время более десятой части бюджета всей страны. Его производственная мощность в 3 млн. тонн в год была значительно выше, чем у любого из шести государственных цементных заводов в Сирии, что типично для раздутого и ветхого государственного сектора баасистского правительства, они смогли произвести всего 5,3 млн. тонн в 2008 году вместе взятые, что было значительно меньше спроса. Во всех отношениях это стало важным событием.
Участок, выбранный для завода LCS — Джалабия, не давал намека на грандиозные планы, возложенные на его будущее. Если бы внешний мир не давал о себе знать в виде активного движения транспорта по шоссе М4, идущему с востока на запад, это место показалось бы пустырем. Самым близким поселением был Хорраб Ашек, жалкая маленькая курдская деревушка недалеко от М4, в которой проживало примерно вдвое меньше жителей, чем работающих на фабрике 700 человек.
“Район очень изолирован, — вспоминает Якоб Вёрнесс, норвежец, который работал менеджером по управлению рисками на фабрике в период с 2011 по 2013 год. Если поехать на восток от Манбиджа, после пересечения Ефрата, вы наткнетесь на что-то вроде зеленого кармана. По мере продвижения на восток пейзаж становится более суровым и безжизненным, по крайней мере, летом. Зимой может идти небольшой дождь, а иногда даже снег. Весной, когда все начинает расти, появляется тонкий зеленый слой растительности. Появляются стада овец, пасущихся на холмах. Завод находится в этом сухом, каменистом районе, усеянном небольшими, в основном, курдскими деревнями”.
Формально Джалабия относилась к мухафазе Алеппо. На самом деле этот обширный участок степи и скал имел мало общего с Алеппо – мегаполисом на западе с населением в три миллиона человек. Фактически Джалабия была частью Джазиры, этнически смешанного сельского региона арабов-бедуинов, курдов и сирийских христиан, который простирается через Сирию и Ирак вдоль рек Евфрат и Тигр.
Хотя нефтяные скважины, гидроэлектростанции и пшеничные поля Джазиры являются столпами сирийской экономики, Дамаск всегда относился к этому региону как к болоту, что вызывало возмущение среди местных жителей всех этнических и религиозных групп. «Отсутствие индустриализации в Джазире и чрезмерная концентрация промышленности в Алеппо осуждались интеллектуалами из Ракки с 1990-х годов», — говорит Мириам Абабса, ведущий эксперт по этому региону во Французском институте Ближнего Востока.
Появление LCS, казалось, должно было изменить это и идеально вписывалось в видение Башара Асада о том, как Сирия должна отойти от государственного социализма и найти новую экономическую опору.
Три года назад партия Баас положила начало переходу Сирии к «социальной рыночной экономике», предоставив заместителю премьер-министра Абдулле Дардари возможность использовать пятилетний план страны на 2006–2010 годы в качестве тарана для либерализации экономики. Усилия Дардари включали разрушение давней государственной монополии на цементную отрасль.
Кивая на бушевавшую по соседству в Ираке войну, Дардари предложил государственные инвестиции в такие города Джазиры, как Ракка, которые, как он надеялся, могли бы стать “тыловой базой для восстановления Ирака”. Улучшение связей с Турцией также привело к росту трансграничной торговли, ускоренной крупной сделкой о свободной торговле заключенной в 2007 году. Северная Сирия готовилась к строительному буму, будущее для бизнеса выглядело светлым — и, очевидно, на цементе можно было зарабатывать деньги.

Прекрасная дружба
Чтобы зарабатывать деньги, нужно было потянуть за ниточки. Для этого Lafarge обратился к своему новому местному партнеру MAS. Как один из ведущих конгломератов Сирии, MAS вполне подходил для этой роли со своими разнообразными связями и ненасытным аппетитом к расширению.
Помимо прочего, MAS была бизнес-проектом Фираса Тласса.
Фирас Тласс, хрестоматийный представитель “алад-султа”, родился в 1960 году в семье военных в городе Растан, недалеко от Хомса. Спустя двенадцать лет и четыре переворота его отец Мустафа был назначен министром обороны Сирии, оказав помощь своему старому другу Хафезу аль-Асаду в захвате власти в 1970 году.
Хотя Мустафа Тласс будет занимать пост в течение невероятного срока — тридцати двух лет — его должность становилась все более “церемониальной по своей сути” уже к концу 1970-х годов. Но даже без политического влияния, соответствующего его позолоченным титулам, десятилетия дружбы с президентом сделали его неприкосновенным для конкурентов, не говоря уже о судебной системе. Начали накапливаться истории о его личных и финансовых нарушениях.
Для оппозиции Мустафа Тласс являлся воплощением всего худшего из правления баасистов: некомпетентность, коррупция, жестокость и презрительное отношение к демократии. “Мы использовали оружие, чтобы прийти к власти, и мы хотели ее удержать”, — с улыбкой сказал бывший министр обороны немецкому репортеру в 2005 году. “Любой, кто хочет получить власть, должен будет забрать ее у нас с оружием в руках”.
Несколько родственников Мустафы Тласса получили руководящие посты в армии, в первую очередь его сын Манаф, который стал бригадным генералом в Республиканской гвардии. Но его старший сын, Фирас, выбрал другой путь — он решил попробовать свои силы в бизнесе.
Сирия в середине 1980-х была не самым простым местом для управления компанией, но Фирас Тласс, как оказалось, обладал врожденным талантом побеждать в открытых тендерах министерства обороны. Среди прочего, он получил монополию на продажу мяса 300-тысячной сирийской армии. Благодаря такой удаче MAS вскоре превратился в обширный конгломерат, который работал в сфере производства, импорта продовольствия, распределения сельскохозяйственной продукции, обжарки кофе, производства молочных продуктов, консервирование фруктов, недвижимость и некоторое время нарушал санкции против Ирака.
“Как и многие сирийские бизнесмены с хорошими связями, он использовал эти связи для развития своего бизнеса и личного обогащения”, — говорит Джихад Язиги, редактор “The Syria Report”, влиятельного новостного издания об экономике Сирии. Фирас Тласс не был особенно близок с Рами Махлуфом и пытался улучшить свой имидж, финансируя социальные проекты и выступая в роли мецената, но было очевидно, что “он обязан всем своим богатством положению своего отца”, говорит Язиги.
Наличие кого-то вроде Фираса Тласса в совете директоров LCS означало, что правительство Сирии поддержит компанию, видя, что один из “своих” вложил в нее деньги.
Франция тоже быстро начала поддержку проекта. После многих лет изоляции и конфликта из-за Ливана и Ирака, новый президент Франции Николя Саркози хотел перезагрузить отношения своей страны с Сирией. 14 июля 2008 года он пригласил Асада на парад в День взятия Бастилии в Париже, поставив под вопрос статус изгоя, которым сирийский президент обладал на Западе. Асад вполне отплатил за услугу, и когда через несколько месяцев Саркози прибыл в Дамаск, он был награжден тремя сделками для французской нефтяной компании Total.
В 2010 году новоназначенного французского посла в Дамаске Эрика Шевалье можно было наблюдать на праздничном обеде в Four Seasons на вечеринке LCS. Для празднования Дня взятия Бастилии Фирас Класс пригласил высший свет Сирии на торжественное мероприятие в древней цитадели Дамаска, где сирийцы и французские экспаты смешались в футболках с надписью «I Love Damascus» и «I Love Paris»
Производство начинается
Примерно на 400 километров севернее завод в Джалабии превратился во внушительный комплекс складов, башен, столбов и конвейерных лент. Его самые высокие конструкции возвышаются на 130 метров над плоской сельской местностью. Четыре километра бетонных стен окружают территорию, а LCS даже привлек китайских подрядчиков для строительства и эксплуатации собственной угольной электростанции.
Завод в Джалабии начал выпускать цемент в мае 2010 года. Это было большое событие для всех участвующих. Журналистов пригласили осмотреть объект в компании генерального директора Lafarge Бруно Лафона, Фираса Тласса из MAS и посла Франции Эрика Шевалье — троицы частного капитала. Участие сирийской элиты и официальная поддержка Франции, все это сделало фабрику в Джалабии возможной и прибыльной.
Продажи цемента работали в соответствии с бизнес-принципом, называемым “франко-завод” (ex works), то есть LCS просто выпускала фасованный цемент, доступный для вывоза на складах Джалабии, не принимая на себя ответственность за транспортировку, дальнейшее распространение или будущие продажи. Покупатели забирали товар собственными силами. Основными покупателями были строительные компании с сетью дистрибьюции, которая могла охватывать несколько городов, хотя завод также продавал товар и небольшим независимым клиентам.
Другими словами, движение по М4 могло быть очень интенсивным. Работая на полною мощность, завод мог выпускать достаточно цемента, чтобы ежедневно заполнять 160 больших грузовых автомобилей, что составляет 8 000 тонн, и может быть продано примерно за 500 000 долларов. Джалабия привлекла покупателей со всей северной Сирии, и вскоре на рынке можно было найти 50-килограммовые мешки с цементом с логотипом Lafarge в Манбидже, Алеппо, Хасаке, Камышло, Кобани, Ракке, а иногда даже и дальше.
При этом местным жителям завод дал на удивление мало. Несколько семей в Хорраб Ашек продали свою землю LCS, но фабрика наняла лишь небольшое число местных жителей в качестве охранников, уборщиков, или на другие позиции, не требующие квалификации. Отражая как потребность в образованном персонале, так и происхождение компании, LCS создала структуру управления, в которой преобладали египтяне и сирийцы из крупных городов западной и центральной частях страны, в то время как местные сотрудники в основном нанимались из Ракки, Манбиджа, или Айн Исса, — городов, имеющих арабское большинство.
Тот факт, что большинство сотрудников LCS были арабами из более крупных городов в районе, где преобладают бедные курдские жители, связан с этнической напряженностью, которая нарастала по всей северной Сирии. С момента прихода к власти в 1963 году партия Баас ввела запрет на курдский язык и культуру, отказывалась предоставлять гражданство многим курдам, активно поддерживала арабов в мультиэтничных районах и сажала в тюрьму всех протестующих. Неудивительно, что многие сирийские курды были глубоко отчуждены от своего правительства и обратились к курдскому национализму, представленному рядом конкурирующих подпольных политических партий. В то время немногие обращали на них внимание, но очень скоро это изменится.
Переход в конфликт
Едва завод LCS открылся, как ситуация стала стремительно обостряться. В марте 2011 года в южной Сирии начались акции протеста против правления семьи Асада, которое продолжалось четыре десятилетия. Год спустя — тысячи погибших, а по всей стране бушевали бои.
В августе 2011 года Соединенные Штаты и их европейские союзники призвали Асада уйти в отставку. Под влиянием Франции и Великобритании, ЕС ввел «беспрецедентные» санкции в отношении Сирии, включая нефтяное эмбарго осенью 2011 года. Многие европейские компании сократили свое присутствие в Сирии или полностью его прекратили, как например, французская компания Total, которая приостановила операции в Сирии ввиду нефтяных санкций.
“Lafarge” выбрал другой путь. В 2011 году — в начале 2012 года LCS еще не были затронуты беспорядками, охватившими другие части Сирии. Риск “споткнуться” об американские и европейские финансовые ограничения вызывал обеспокоенность, но санкции не были нацелены на цементный бизнес. Не было никакого давления и со стороны сирийского правительства, которое, напротив, хотело, чтобы завод полностью функционировал, стремясь создать атмосферу “нормальности” и обеспечить продолжение налоговых поступлений от LCS.
“Ушибленное” финансовым кризисом 2008 года и потратившее уже 680 миллионов долларов в Джалабии, руководство “Lafarge” стремилось собрать урожай, который они посеяли в Сирии. Сирийские руководители и сотрудники LCS, стиснув зубы, говорили, что они тоже хотят поднажать. Даже находясь в собственности французов, LCS была сирийской компанией, и местные сотрудники боялись закрытия. Их коллеги-экспаты могли покинуть Сирию, а местным больше некуда было деваться, это были нестабильные времена. Наряду с обычной мотивацией получения прибыли, местные менеджеры, похоже, действительно ощущали ответственность за своих сотрудников.
В качестве своего рода компромисса, “Lafarge” приказал LCS нанять менеджера по рискам Якоба Вёрнесса, которого отправили в Сирию для работы под руководством административного директора Марка Кастела, проживавшего в Дамаске.

Бывший офицер разведки в своей родной Норвегии, говорящий по-арабски Вёрнесс прибыл в Сирию в сентябре 2011 года, сначала арендовав дом в Дамаске, а затем переехав жить на саму фабрику. Следующие два года норвежец проводил свои дни в беспокойствах о проблемах безопасности и логистики, в то время как другие сотрудники лишь мало-помалу осознавали причины его пессимистичного видения ситуации. Тем временем в Сирии развернулась полноценная война. Это было похоже, как позже писал Вёрнесс, на старую притчу о том, как сварить лягушку — нужно очень медленно нагревать воду, и лягушка не поймет, что происходит, пока не станет слишком слабой, чтобы выпрыгнуть из кастрюли.
Появляется новая сила
В июле 2012 года насилие, распространявшееся по всей северной Сирии, переросло в настоящую войну вокруг Алеппо. Повстанцы, поддерживаемые Турцией и Катаром, захватили восточные районы города, вынудив сирийскую армию уйти из северо-восточной части страны, населенной, в основном, курдами, чтобы защищать крупные города.
Везде, где армия эвакуировала курдские районы, власть переходила к Отрядам народной самообороны (YPG), — идейно мотивированному и дисциплинированному филиалу Рабочей Партии Курдистана (РПК), левой группы, которая ведет войну за права курдов в Турции с конца 1970-х годов. Вплоть до конца 1990-х годов РПК была союзником сирийской разведки, но политико-экономическая оттепель с Турцией в 2000-х годах вызвала серию суровых репрессий против сторонников РПК в Сирии. Хотя аффилированные с РПК лица это отрицают, отношения, кажется, были частично восстановлены в 2011 году после того, как Турция повернулась против Асада.

“Режим просто исчез с территории вокруг завода в течение недели”, — вспоминает Якоб Вёрнесс. “Местная полиция была вынуждена сдать оружие и закрыть свои участки, и всё заняли курды. Все произошло очень гладко. Я не думаю, что была выпущена хотя бы одна пуля”.
В близлежащих городах с арабским большинством, таких как Манбидж, вакуум заполнил ряд совершенно разных групп. Большинство из них идеологически были так или иначе связаны с суннитским исламом вперемешку с сирийским национализмом. Хотя многие называли себя членами Свободной сирийской армии — финансируемой рядом государств не-джихадистской группы, – им не хватало общей военной иерархии.
“Свободная сирийская армия это лейбл, поэтому мы — Свободная сирийская армия, все, кто носит оружие, теперь называются Свободной сирийской армией” — говорил Абделькадер Салех, спонсируемый Катаром исламист, который в качестве главы бригады Таухид был самой влиятельной фигурой среди повстанцев в северной Сирии к середине 2012 года.
Ввиду отсутствия эффективного централизованного руководства и координации, Манбидж и другие районы с арабским большинством погрузились в своего рода анархию, где многочисленные мелкие вооруженные группировки, революционные советы и шариатские суды конкурировали друг с другом за внимание, новобранцев и ресурсы. В такой хаотичной среде небольшие, но дисциплинированные и высоко идейные джихадистские группировки нашли плодородную почву для расширения.
Тем не менее, в то время LCS больше беспокоился о преступности.
С появлением банд вооруженных людей неопределенной принадлежности, которые теперь бродили по сельской местности на севере страны, дорожные путешествия становились все более опасными, особенно ночью. Это стало проблемой для рабочих в Джалабии, которые должны были перемещаться туда-сюда между фабрикой и домом, и которые должны были ехать в контролируемый правительством Алеппо, чтобы получать зарплату через местные банки. Это также начало мешать ежедневной работе. Продажи зависели от того, что десятки грузовиков могли каждый день безопасно приезжать за цементом. Водители иногда перевозили очень большие суммы денег.
Менеджеры LCS все больше опасались, что сама Джалабия может подвергнуться нападению, так как распространились новости о бойцах оппозиции, грабящих заводы и бизнес в Алеппо.
Предполагалось, что если у вас есть успешный бизнес в Сирии, то вероятнее всего вы близки к правительству — сказал мне сирийский бизнесмен в 2013 году. Когда, например, повстанцы вошли в промышленный район Алеппо, нападения и зачистка заводов были неизбирательными. Для повстанцев бизнес и государственный режим были двумя сторонами одной медали.
Как это ни парадоксально, эти риски только усиливают решимость Lafarge остаться в Сирии. Если бы Джалабия была заброшена, вооруженные группировки почти наверняка захватили бы завод и разграбили его, и, возможно, передрались бы за добычу. Все шансы на контракты послевоенной реконструкции были бы потеряны. «Они хотели оставить свет включенным, чтобы защитить свое имущество» — заключает Вёрнесс.
Во второй половине 2012 года это не казалось невыполнимой задачей. YPG была хорошо дисциплинированной силой, чьи командиры, казалось, оберегали предприятие, и группа была достаточно сильна, чтобы держать большинство соперников на расстоянии. До тех пор пока перемещение по дороге можно было свести к минимуму, ситуация, возможно, была бы терпимой.
Опять же, LCS выбрал компромисс и приспособление вместо того, чтобы сдаться. Большая часть административного персонала в Яфуре, пригороде Дамаска, уехала в Каир вместе с египетскими экспатами, а Вёрнесс, как и многие сирийские рабочие, переехали в Джалабию. В декабре 2012 года Вёрнессу сообщили, что вооруженные сотрудники сирийской разведки искали его в офисах в Яфуре. С этого момента он решил не возвращаться в Дамаск.
“Держи своих друзей близко, а врагов ещё ближе”
Белокурый норвежец Якоб Вёрнесс, должно быть, казался совершенно неуместным в растущем хаосе северной Сирии, но он настаивает на том, что в стенах завода чувствовал себя в безопасности. Из своего нового дома на заводе LCS он начал изучать группировки региона Алеппо-Ракка, надеясь быстро выяснить, кто есть кто, кто станет угрозой, а кто сможет помочь.
Во главе списка была, конечно же, YPG, которая контролировала территорию вокруг завода. Согласно Вёрнессу, после установления контакта с YPG через находящегося в Дамаске сотрудника Фираса Тласса, который поспешил попытаться купить их расположение, лидеры группы объяснили, что хотят, чтобы компания осталась и продолжила производство. Цементный завод станет отличным дополнением к их будущей автономной области. Тем не менее, местные командиры иногда брали дела в свои руки, и эти отношения были далеки от приятных для LCS и ее сотрудников.
“YPG стал гарантом нашей безопасности, но в тоже время они оказывали на нас самое большое давление” — говорит Вёрнесс. “Они могли, например, подбить местных жителей перекрыть дорогу к заводу, заблокировав всю нашу деятельность. Или они могли угрожать нам, говоря, что мы должны понимать, нашу безопасность обеспечивают здесь они, и если мы не поддержим их, завод может оказаться под угрозой”.
Местные чиновники YPG время от времени обращались с просьбами о поддержке или находили другие пути для получения ресурсов с завода. Как-то раз дела вышли из-под контроля, и все закончилось вооруженным ограблением, с выбитыми дверями и оружием, направленным на сотрудников. “У нас было около двадцати грузовиков на территории завода” — вспоминает Вёрнесс. “Курды украли их все, сказав, что у них есть применение получше, и если мы захотим обсудить это, возможно, они могли бы вернуть несколько автомобилей. Это превратилось в бесконечные переговоры, и, конечно, нам пришлось заплатить”.
Отношения с повстанцами-арабами, как правило, были менее интенсивными, поскольку географически они находились дальше и, следовательно, представляли меньшую угрозу LCS. И тем не менее, любые взаимодействия с повстанцами были чреваты. В отличие от YPG, у арабских ополченцев не было центрального командования, которое могло бы контролировать криминальные или экстремистские элементы, а отношения между местными командирами колебались непредсказуемым образом.
“В Манбидже, городе с населением около 100 000 человек, к концу 2012 года насчитывалось около двадцати различных группировок Свободной сирийской армии” — говорит Вёрнесс. “Если отправиться в соседний город, можно было столкнуться с группировкой с тем же именем, но с совершенно другим руководством. Таким образом, ландшафт Свободной сирийской армии был … ну очень сложным”.
Что еще хуже, согласно Вёрнессу, в регионе быстро распространилась новость о том, что LCS платит YPG деньги за защиту. Некоторые повстанцы заняли враждебную позицию, так как они враждовали с курдской группой. Другие хотели урвать свой кусок пирога.
Справляясь с похитителями
Первое похищение у LCS произошло в августе 2012 года, когда группа боевиков похитила бывшего сотрудника в кафе в Манбидже, видимо, считая, что он все еще работает на компанию. Похитители утверждали, что представляют Свободную сирийскую армию, и сочинили странную историю о том, что у LCS есть иранские снайперы. Реальный интерес был у них явно в деньгах. Родственники жертвы в конечном итоге заплатили выкуп.
Два месяца спустя на дороге Ракка-Кобани был захвачен фургон с девятью сотрудниками LCS с побережья Сирии. Несколько групп Свободной сирийской армии из района Манбидж-Джарабулус приняли участие в этой “операции”.
“Похитители хотели, чтобы кого-то освободили из тюрьмы” — вспоминает Вёрнесс. “Мы ответили, что никак не можем на это повлиять. Они также думали, что один из заложников каким-то образом связан с президентской семьей, что оказалось неверным. Некоторые из заложников были алавитами, что они считали политическим моментом, или, скорее, использовали это как предлог. Но я думаю, на практике все дело было в деньгах и влиянии”.
Хоть и выплата выкупов не являлась частью политики LCS, компания решила сделать исключение, когда на кону стояло столько жизней. Сделка на 25 миллионов сирийских фунтов (220 000 евро) была заключена при посредничестве человека из Свободной сирийской армии из Манбиджа с хорошими связями, который, как позже узнает Вёрнесс, намеренно раздул сумму выкупа и скрылся с третью денег в Турцию.
“Обмен произошел в пустыне посреди ночи” — вспоминает Вёрнесс, который приехал к месту встречи с группой повстанцев-телохранителей и 30 килограммами наличности, сложенными в пластиковые пакеты. После долгого ожидания появились похитители, одевшие черные повязки на голову, размахивая тяжелым вооружением, чтобы произвести впечатление. “Это была напряженная ситуация, и там было много вооруженных людей” — вспоминает Вёрнесс пять лет спустя. “Но когда речь идет о чисто личных отношениях, как и всегда в Сирии – всё было довольно приятно. Я поддерживал дружеский тон в разговоре даже с худшими из похитителей. Мы пожали друг другу руки и поговорили”.
Ситуация была странной и опасной, но теперь это стало нормой. Персоналу LCS, страдавшему со всех сторон от непредсказуемых вооруженных групп, необходимо было держаться подальше от внутренних разборок повстанцев. Невозможно было сказать, как поменяется ситуация завтра. В таком нестабильном положении дел самым безопасным вариантом для нас было никого не злить. “Даже если мне не нравилось то, что люди делали с нами, я должен был все равно поддерживать отношения с ними, — говорит Вёрнесс, — потому что в таком месте, как Сирия, вам нужно держать своих врагов близко”.П
Перевод: Денис Горчаков, специально для Hevale
Продолжение статьи по ссылке