Перед вами история нашей единомышленницы из Испании, которая отправилась на Ближний Восток, чтобы стать частью революции в Рожаве. Вторжение турецких войск осени 2019 года застало её в рядах Отрядов женской самообороны (YPJ). Она оказалась в эпицентре боёв на самом страшном участке нападения — в Сарекании. Благодарим за перевод Эффект Монро.

Как начались атаки на Сереканию 9 октября?

До нас тогда дошла новость, что днем ранее уже была атака с воздуха, на которую решили не отвечать. В своей небольшой группе товарищей мы договорились посмотреть, как всё будет развиваться. А за два дня до событий мы дежурили ночью на улице. Стояла абсолютная тишина. Но в какой-то момент кожей начинаешь чувствовать: опасность приближается. Напряжение нарастает, и тело замечает это.

9 октября, после полудня, мы стояли на своём посту и услышали первую бомбардировку. Дым виднелся с нашей позиции. Я помню, как всё мое тело, вся моя кровь сказала мне: «Давай, начинаем, сейчас же». И, конечно, я никогда ещё не испытывала такого сильного ощущения, увидеть это вживую… Всей группой мы собрались дома и командир сказала: «Всё готово, берите рюкзаки и занимайте позицию». С того момента нам казалось, что курок медленно опускается… Вдруг раздались звуки, природу которых ты не понимаешь. Небо затянуло дымом — город подготовился мешать наблюдению с дронов и перемещаться в плохой видимости. Потом задвигались машины с семьями — люди покидали город с тем, что успели собрать за 10 минут…

Я вижу, что фактор бомбардировок очень важен, верно? Каково это, воевать с армией, у которой есть поддержка с воздуха?

Первые дни были очень тяжелыми, потому что после первых бомбардировк появились и первые раненые. Это не травмы, типичные для городской герильи, это травмы от взрывов, направленных на целые группы людей, это другой тип войны. Например, транспортировка раненых от Серекании до Тиль Темира была настоящей лотереей. Бомбили по машинам скорой помощи и по гражданскому конвою, не представлявшему военной угрозы. Бомбили по людям. И потом бомбили по людям, ехавшим забрать тела. Не оставалось сомнений, что захватить хотят только территорию.

Когда появились самолеты, мы с товарищами сначала шутили. Как только слышался шум самолета или дрона, всегда находился кто-нибудь, кто скажет: «Сейчас начнётся! Сейчас начнётся!» Но вообще не было уверенности, что дроны вас уже заметили и прицелились. Нельзя было с уверенностью сказать, куда упадет бомба. Первое желание — бежать. Но, конечно, проблема такая, что, когда вы бежите, вы демаскируете себя. Кровь стыла в жилах, когда мы видели беспилотники; но мы держали под контролем страх и неуверенность; слушали голос, который говорил, что мы заметили дроны раньше, чем они нас; испытывали глубочайшее доверие к товарищам, с которыми сражались плечом к плечу против фашистов и захватчиков.

Я могла доверять товарищам, с которыми разделила первые дни, поскольку у них за плечами большой опыт ведения войны в городе, горах, и они потеряли много людей из-за бомбардировок, поэтому они всё отлично понимают. Они знают, что с этим механизмом войны у нас не особенно много возможностей для прямого противостояния, но мы можем использовать другие стратегии. Уметь двигаться, делиться страхами и сомнениями — и запасаться терпением. Нужно иметь огромное терпение, чтобы ждать и ждать.

***

Я уверена, что женщины всегда присутствовали в вооружённой борьбе, но были меньше заметны. Возможно, их было не очень много, но в истории всегда были примеры женщин, которые участвовали в вооружённой борьбе и, в своём роде, закладывали для нас фундамент и давали пример того, что это возможно, прокладывали тропу, которая стала и нашим путём.

В любом уголке мира и в любом социальном и политическом контексте мы, женщины, из-за специфических форм угнетения, которое на нас оказывается, всегда развивали свои формы самозащиты. Нам всегда приходилось использовать то, что было в нашем распоряжении, для защиты своих тел, своих мыслей, своих жизней, своих территорий. Как женщины, мы пытаемся представить, что это не наша роль, но история показывает противоположное. Она показывает, что мы всегда могли найти варианты, бороться, и это и происходит в Рожаве. Женщины выстраивают новые структуры, образовательные пространства, занимаются поддержкой, разрабатывают механизмы защиты. Почему… потому что кто, если не мы? Мы не можем вверять решение о том, как нам бороться, мы не можем вверять наше будущее структурам, подавляющим нас. Самозащиту я считаю тем, что определяет нас как революционерок и как женщин вообще. Она всегда была частью нашей жизни, потому что нас всегда подавляли патриархат, государство, самые разные общественные институты. И в Рожаве, как я считаю, оружие — это один из методов обороны, один из элементов борьбы за место, где мы растём, способ защитить коллективную жизнь и угнетённых людей, значительную часть которых составляют женщины. Мне было нелегко это признать, это огромный урок.

В моей семье только мужчины участвовали в таком виде сопротивления против Франко, в частности мой дедушка. Но у меня перед глазами есть и примеры моей бабушки и других женщин из моей семьи, которых подавляли и во время режима Франко, и после. Одни из них участвовали в сопротивлении, другие — нет, но если бы у них была возможность, как у меня, они бы не дали с собой так обращаться. У меня есть возможность и есть товарищки, которые могут меня научить, так что как я могу не участвовать в этой борьбе?

Это долгий процесс. И сложный, очень сложный урок. Самое важное — не взять оружие в руки, а знать, почему ты его берёшь. В какой-то момент ты говоришь себе: возможно, я погибну здесь мученицей. И внутренний голос тебе отвечает: это борьба за жизнь. Это урок, и я продолжаю учиться.

Полная версия текста на английском: Abolition Media Worldwide