8 декабря Россия предоставила убежище свергнутому президенту Сирии Башару Асаду, бежавшему из Дамаска. Ради чего сражаются его противники из Рожавы рассказывает анархист с постсоветского пространства Александр. Он уже второй раз в Рожаве — в общей сложности он провел там около трех лет. Он делится своими наблюдениями с читателями Hevale:
Как выглядит общество сейчас в Рожаве? Что в нем менялось на глазах?
Общество в северо-восточной Сирии очень неоднородно. Его сложно описать в одном тексте. Сперва бросается в глаза религиозная, этническая и культурная пестрота. Завораживает и языковое разнообразие: на одной из главных улиц небольшого городка в кантоне Джазира можно поторговаться в сумме на десяти языках… Но это далеко не единственное отличие от остальной Сирии — и, вероятно, не самое важное.
Общество северо-восточной Сирии борется за выживание. Движение за демократический конфедерализм — лишь одно из многих сил, которые присутствуют в регионе. Там настоящая чересполосица: от турецких и иранских прокси, партий под влиянием клана Барзани (правящий клан в Южном Курдистане), до ИГИЛовского подполья, американских, сирийских и российских военных, а также сирийской оппозиции.
Это политическое разнообразие отображается и на обществе. Поддержка демократического конфедерализма не абсолютна — есть и курд:ки, и араб:ки настроенные резко против, а есть и те, кто так же твердо и убежденно борется за. Революционное движение стремится к тому, чтобы все части населения, все социальные группы и их политические силы принимали участие в общественном диалоге. Практическим результатом этого подхода можно наблюдать на общественном договоре, который был обновлен в начале 2024 года.
При этом общество крайне бедно по всем возможным меркам, а в городах и лагерях беженцев после турецких вторжений и разгрома ИГИЛ зависли в неопределенности десятки тысяч людей, многие из них буквально обездолены. Однако в экономическом плане, и по уровню жизни, северо-восточная Сирия не уступает многим территориям под контролем Асада. Прямо сейчас происходит экологическое бедствие из-за перекрытия рек Турцией, которая контролирует их верховья держит и может ограничивать поток воды с помощью дамб и гидроэлектростанций.
Попутно развивается еще один экологический кризис — из-за обезлесивания лесов в Северной Сирии — т. е. в том числе и в Рожаве — в течение 13 лет гражданской войны. Вырубка лесов происходила либо с целью продажи, либо с целью отопления зимой. Попытки пресечь вырубку не были очень успешными. Очень много леса в Сирии, в том числе в северной ее части, погибло из-за бомбежек и намеренного выжигания про-турецкими боевиками или режимом Асада.
Турецкие прокси в оккупированном Африне учатся у израильских колонистов: они выкорчевывают и выжигают целые оливковые рощи с целью нанесения урона непокорному населению. Это также служит как элемент психологической войны, террора против населения. Последствия обезлесения катастрофически по своим масштабам: вымирание целых видов птиц, опустынивание, ухудшение качества воздуха, усилившиеся песчаные штормы — и это только малая часть.
Сложилось ощущение, что люди там сейчас очень подавлены: война, по сути, не прекращается, враг оттяпал большие куски территории, — какое общественное настроение ты видишь своими глазами?
Люди в северо-восточной Сирии хорошо знают, что такое горе. Их страна находится в состоянии ужасной гражданской войны с 2011 года. Но люди продолжают жить, несмотря ни на что. Уставшие и измотанные войной, они все еще радуются, помнят своих героев и героинь, хранят твердость духа, но умеют и горевать, и оплакивать. Конечно, многие покинули регион: кому-то пришлось бежать, некоторые семьи или отдельные люди смогли с трудом уехать из более спокойных мест в соседние страны или в Европу, где уже проживает многочисленная курдская диаспора. Но даже будучи беженцами и устраивая новую жизнь в других странах, многие поддерживают свои семьи и революцию материально и политически.
В течение и после вторжения 2019 года, после потери Серекании, Гире Спи и множества деревень, я видел, как люди закапывали своих товарищей, товарищек и близких в землю, видел и семьи, потерявшие свои дома и все, что у них было, видел и людей, покидающих деревни и города на линии фронта в опасении турецких этнических чисток. Сказать, что людям тяжело — не сказать ничего. Но там, где снаряды падают не так часто, чтобы там нельзя было ездить и ходить, там, где можно более или менее спать, есть и работать, жизнь расцветает вновь и вновь, находя пути, как ростки в трещинах асфальта.
В северо-восточной Сирии же, как мне показалось при взаимодействии с людьми, народу некогда быть подавленными, на это нет ни времени, ни места — происходит ли активное турецкое вторжение или нет, война идет постоянно. Но это не значит, что люди не переживают, не печалятся, не плачут, не испытывают эмоций. Просто это происходит по-другому, не всегда так, как мы себе представляем.
Как бы это объяснить… Я бы оценил общественное настроение как боевое. Честно говоря, моя оптика слабо подходит для глубокого взгляда в общество. Наверное, стоит прояснить свою личную позицию в вопросе морали и боевого духа, если уж говорю что-то про народ тут. Я здесь чужой, это неизбежно. Мне и самому было очень тяжело тут, как на войне, так и вне боевых действий, местные же находятся в еще более уязвимом положении. Война здесь не кончается нигде и никогда, она постоянно происходит и существует во всех аспектах жизни.
У местных это происходит прямо дома, прямо с их семьями, прямо на местах, в которых они росли и знали ещё в мирное время, и эта война ведётся на их истребление. А еще подрастает поколение, которое не видело ничего, кроме разрухи гражданской войны. Поэтому я далек от их положения, даже если частично разделяю его с людьми здесь каждый день, даже если говорю на одном из местных языков, даже если разделяю с ними риски, участвуя в народной обороне.
После всех потерь и поражений, настоящую подавленность лично я чувствовал уже после, далеко от Курдистана, в относительных безопасности и спокойствии, не очень четко понимая, что эти события и этот опыт значат в другом обществе, в другом контексте, вспоминая погибших товарищей и товарищек, разрушенные города и деревни. Вот это была реальная подавленность.
А у местных нет никакого другого места, куда можно уйти, где можно отдалиться от войны и бедности и сосредоточиться на чем-то другом. Такого варианта для большинства людей тут просто нет в принципе. Вернувшись в Северо-восточную Сирию, я снова влился в другую культуру боевого духа. Местные люди, как бойцы, так и гражданские, служат мне большим примером: в них я снова вижу, как погибшие героини и герои вызывают не только горечь и печаль, но и воодушевление, чувство долга перед ними, осознание обязанности продолжать их дело, поиск себя в личностях и поступках павших.
Замечательный пример того, что я описываю, можно найти в лагерях беженцев в Тил Рифате. Это место также известно как Шехба, на юге оккупированного кантона Африн. Покинув оккупированный кантон, тысячи людей живут уже порядка 6 лет в сложных бытовых условиях, при этом с завидным успехом воплощая многие идеи революции на практике. Именно в этом бедственном положении население лагерей организует коммуны, комитеты образования, здоровья, правосудия, логистики, культуры, женские комитеты. Они упирают свои взгляды в сторону Африна, и твердо настроены когда-то вернуться на свою землю, в свои дома, выстроить свои жизни заново и жить свободно.
Думаю, все могут себе хоть немного вообразить, через что прошли эти люди. Это ведет меня к мыслям о российской эмиграции — хотелось бы видеть как минимум анархистскую и левую ее части более организованными, горящими сопротивлением. Эмиграция, хоть и вынужденная, открывает многие возможности. Это не время для уныния и упадка, наоборот — время для обучения, подготовки, роста сил, консолидации единомышленни:ц, планировки, организации борьбы.
Возможно, некоторые подумают, что мне легко говорить, но я надеюсь, что в своем положении и при выборах, которые я сделал, я могу послужить примером своих же слов. Думаю, будет уже лишним говорить, что я сюда приехал не только ради поддержки революции в Рожаве — революции заразны, их пример соблазнителен и вдохновляет сотни тысяч и миллионы умов и сердец. Анархистское движение всегда жило и горело примером революций по всему миру, и вкладывалось в них словом, делом и жизнями революционеро:к.
И я мечтаю вернуться в свою страну и жить в более свободном обществе. Не только мечтаю, но и готовлюсь, иду на пути к этому, с решимостью приложить необходимые усилия и многим пожертвовать. И я совсем не одинок в этом. Я хочу донести эти мысли как призыв. Давайте посмотрим на примеры товарище:к в Украине, дающих отпор оккупантам с оружием в руках, на погибающих в Украине товарище:к, на Боевую Организацию Анархо-Коммунистов и Дмитрия Петрова, на анархо-партизан Игоря Олиневича, Сергея Романова, Дмитрия Дубовского, Дмитрия Резановича, на Черных Соловьев и беларуских товарище:к в эмиграции, на примеры сопротивления внутри России и Беларуси. Они уже дают нам самый замечательный пример, что нужно сейчас делать, чему нужно посвятить свою жизнь. Это выбор, в котором нельзя ошибиться.
Была ли возможность исследовать что-либо без сопровождения людей из партии?
Наверное, я бы усомнился в самой постановке вопроса. Здесь не Северная Корея, тут нет такого «сопровождения». С другой стороны, я хорошо понимаю, что причина вопроса и его значение важны для нас, анархисто:к из постсоветских стран. У людей из западных стран обычно таких вопросов не возникает. У нас специфический бэкграунд.
В северо-восточной Сирии нет потемкинских деревень. Все, что вам покажут специально, если бы вы были гостем или гостьей в составе делегации — реально существует и работает.
Конечно, почти все интернационалист:ки привязаны к той или иной структуре. Наверное, твой вопрос больше относится именно к этому. В Рожаву нельзя просто приехать и быть тут, занимаясь чем вздумается, без какой-либо отчетности и ответственности. Возможно, эту реальность сложно понять извне Рожавы. Здесь 13 лет идет война, условия сложные, есть опасности на ежедневном уровне, в том числе связанные с турецкой разведкой и ее агентурой.
Эта реальность требует определенного уровня коллективной дисциплины. Кроме того, революционное движение в Рожаве за эти годы выработало свои стандарты работы с интернационалист:ками. Они возникли не на пустом месте — большое количество людей означает координацию, много ответственности, много поддержки и руководства.
Кроме того, с интернационалист:ками в Рожаве не всегда все было гладко, были и плохие прецеденты. Мы можем по-разному относится ко всему этому, но представьте себе такую ситуацию: в вашей стране происходит революция, вы в ней активно участвуете и организуете ее. К вам начинают стекаться сотни и тысячи людей со всего мира, чтобы поддержать вас в борьбе. Вам нужно их принять, разместить, позаботиться о них, направить их в нужную работу. Конечно, будут возникать проблемы и противоречия. Вам будут нужны строгие правила, как это все организовать.
На своем личном опыте могу сказать, что в зависимости от ситуации в структуре или организации, ее работа может быть очень и очень автономной. Мне удавалось ходить часами по городам и деревням, просто разговаривая с людьми, заходя в гости, завязывая знакомства и дружбу, или навещая уже знакомые семьи, или отдельных знакомых. Я спрашивал у разных людей про их жизни, про взгляд на текущую ситуацию, про их мечты и трудности. Конечно, для многих я был человеком, связанным с революционным движением, гостем или как минимум иностранцем, думаю, это как-то влияло на их ответы.
На самом деле, чтобы что-то реально исследовать, делать это с помощью и под руководством революционных структур — это вовсе не плохая идея, особенно если есть трудности с языком или не хватает контактов и знания контекста. Конечно, могут возникнуть разные сложности, как и везде. Но также нужно иметь скромность и понимать, что вы в гостях и люди рискуют своими жизнями каждый день, чтобы колесо революции продолжало вертеться, что делает возможным и наше, интернационалисто:к, пребывание здесь.
В чем сейчас реально заключается самоуправление, о котором все так много говорят?
Тут мы говорим, по сути, о коммунах и советах. Система коммун продолжает работать с переменным успехом. Развить институты самоуправления в обществе невозможно сверху вниз — это противоречит изначальной задумке. Местное движение это понимает, и решило не идти по пути большевиков, насаждая и принуждая к определенным стандартам, меркам и формам.
В этом плане оно ближе к сапатистскому движению, и для них лидерство — нечто, что обязывает слушать. Видно, что как минимум некоторые уроки 20-го века, о которых говорил Абдулла Оджалан, оказали свое влияние. Видно, что происходит постоянный диалог по социально значимым вопросам, есть шаги вперед и назад, разногласия. То есть, внутри существующих и работающих коммун развивается реальная политическая динамика. По наблюдению моего товарища, который имел возможности сравнить свои впечатления от коммунальных ассамблей в 2017-ом году с 2021-ым годом, отметил, что люди, судя по всему, чуть более привыкли к новой системе, и ассамблеи стали пространством для дискуссий и критики, наряду с бытовыми вопросами.
Выходит, что изначальная задумка о народных ассамблеях как об основной политической единице приближается к своей реализации. Впрочем, от других ребят я слышал, что система коммун работает не очень хорошо, и получается так, что люди используют коммуны чисто для решения сугубо бытовых вопросов. Что ж, видимо, в этом вопросе сейчас нет ясности. Все коммуны — разные, некоторые не работают так, как задумывалось. Этим и хороша северо-восточная Сирия — все постоянно меняется и находится в движении, пусть иногда медленном. Как бы то ни было, я думаю, что реально глобальные изменения мы увидим не раньше, чем подрастут несколько новых поколений. Но важно не брать перспективу будущего как нечто само собой разумеющееся.
Радикальный демократический проект Северо-восточной Сирии окружен и находится под угрозой буквально со всех сторон, в горах Южного Курдистана идет ожесточенная битва между герильей и турецкими войсками. Единственная уверенность о будущем — в сопротивлении. Поэтому Северо-восточной Сирии необходима широкая поддержка, и я призываю всех заинтересоваться этим регионам, идеями анархизма и демократического конфедерализма, оценить их потенциал, и признать эту борьбу частью международного движения за подлинное освобождение от капитализма и патриархата, признать эту борьбу своей.
Больше информации в канале товарищей
