Ровно год назад, в конце мая – начале июня 2017-го года, автостопщик Павел Морковкин провел почти две недели в Южном Курдистане. Он проехал по маршруту Эрбиль – Анкава – Сулеймания – Халабджа – Киркук – лагерь  Бердереш – Дахук. Две недели – конечно, слишком малый срок для того, чтобы написать глубокомысленную аналитику о курдском обществе, но вполне достаточный для того, чтобы набраться впечатлений и взглянуть на регион глазами наблюдательного  туриста. Пожалуй, один из наиболее полных гидов по Южному Курдистану

Моя попытка номер пять

Первый раз поехать в Иракский Курдистан (по-курдски «Башур», то есть «Юг») я попытался в далеком 2012-м году. Было бы преувеличением сказать, что меня тогда очень интересовала эта тема. Я добирался в Иран через Турцию, а Башур находился совсем рядом, не требовал виз и все-таки являлся немножко Ираком – можно было хвастаться потом перед друзьями красивым штампом в паспорте. В тот раз мне не повезло, и курдистанские пограничники развернули меня обратно.

Буквально за пару месяцев до моего приезда Иракский Курдистан ввел визы для граждан некоторых государств, среди которых были и бывшие советские республики. Скорее всего, цель такой меры ограничить число хитрецов, катающихся в Ирак без визы – многие заезжали в Курдистан, а потом, несмотря на запрет, ехали дальше в арабский Ирак. В то время еще случилась скандальная история с задержанием российских байкеров в Ираке, у которых, как выяснилось, были документы только для Курдистана.

Второй раз я попробовал попасть сюда в конце 2016-го года. Война в Сирии уже шла полным ходом, и курды постоянно фигурировали в новостях. В турецкой части Курдистана я к тому времени уже побывал, планировал съездить в Восточный Курдистан, и неплохо было бы добавить в тот трип еще и Южный. Тогда из варшавского представительства мне несколько недель писали, что ждут решения из Эрбиля, но в конце концов ответили, что Эрбиль приостановил выдачу туристических виз из-за неспокойной обстановки. Как раз в то время началось наступление на Мосул, находившийся под властью «Исламского государства». При этом я не встречал информации о том, что кому-то из граждан безвизовых западных стран на этом основании не дали въехать в регион.

Мечта воплотилась в жизнь лишь с третьего раза. Весной 2017-го я получил визу в московском представительстве, и в конце мая отправился в путь.

Из-за всех геополитических пертурбаций часть моего опыта окажется совершенно бесполезной для тех, кто планирует поездку в будущем. Например, Киркук сейчас уже не контролируется курдами. Визовая ситуация тоже изменилась после референдума, и, когда в феврале сайт представительства Иракского Курдистана в Москве  сообщил, что для въезда теперь нужна полноценная иракская виза. С другой стороны, я знаю гражданина Украины, который спокойно въехал в феврале по полученной в прошлом году курдистанской визе. Так что соберетесь в поездку – ищите актуальную информацию.

Эрбиль

В турецком городе Силопи я легко нахожу микроавтобус, который едет через границу. Водитель переписывает фамилии всех пассажиров – пеший переход запрещен, и все люди должны быть привязаны к конкретному транспортному средству. Турецкую границу проходим довольно быстро. На курдистанской стороне висят два флага – региональный и государственный. Здесь тоже проблем нет. Я показываю распечатанную на листе А4 электронную визу, мне задают пару вопросов о целях приезда и ставят иракский штамп в паспорт – добро пожаловать в Курдистан!

Автобус высаживает пассажиров сразу же за границей, и на нас немедленно набрасываются местные таксисты. Вообще, такси главный транспорт в Курдистане. Междугородних автобусов нет – только shared taxi. С городским общественным транспортом тоже не все благополучно, и куда проще поймать машину на дороге. Я отказываюсь от заманчивых предложений курдских бомбил и иду ловить машину, чтобы уехать автостопом. Выходит неплохо.

Первое впечатление после Турецкого Курдистана – будто из мрачного Мордора въехал в какой-то беззаботный Цветочный город. Абсолютно спокойная жизнь без бронированных полицейских машин, патрулирующих местность, и проверок через каждые несколько километров. Как говорил герой кинофильма “В бой идут одни старики”, и воздух другой, и небо голубее, и земля зеленее.

На дороге часто попадается государственная символика: фотографии президента Барзани и портреты курдских солдат, погибших в боях. “Спасибо, бойцам Пешмерги” – гласит большая надпись на холме около трассы. Машина, которая везет меня, отклоняется от указателей на Эрбиль. Сейчас основная дорога из Заху в столицу Курдистана огибает Мосул и полностью проходит по территории, контролируемой курдами. В Мосуле все еще идут бои. Туда тоже можно поехать – причем даже без иракской визы – но для этого надо оформлять дополнительное разрешение.

В Эрбиле я останавливаюсь у одного из местных каучсерферов, использующих сервис для поиска и предоставления ночлега. В крупных городах их достаточно много. С некоторыми я зафрендился в соцсетях еще задолго до поездки и периодически интересовался ситуацией в регионе. Пару раз приглашали в гости подвозившие меня водители – все гостеприимно, как и везде в регионе.

– Это наша традиция, – говорит мне мой эрбильский хост. – Если гость пришел в твой дом, то он должен чувствовать себя королем: только сидеть в кресле и принимать угощения. Правда, у меня довольно западный менталитет, поэтому если хочешь – можешь помыть за собой посуду.

Сам город вряд ли можно назвать интересным с архитектурной точки зрения. Главная историческая достопримечательность – эрбильская цитадель, входящая в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Но во время моего приезда она находилась на реконструкции. Пройтись можно было только по главной улице – на остальные попасть было нельзя из-за заборов или охранников. В цитадели продолжали работать несколько музеев, посвященных курдской культуре и сувенирный магазин, где продавались товары с курдской и иракской символикой.

Больше всего порадовал архив курдской музыки – комната, заполненная разными аудионосителями с местным творчеством. Тут тебе и компакт- диски современных певцов, и подписанные вручную бобины, и аудиокассеты, на обложках которых – старые фотографиями усатых курдских мужчин. Я даже пожалел, что мои познания в курдской музыке ограничиваются всего несколькими именами, и я не могу оценить всего великолепия этой коллекции.

У подножия цитадели раньше находились старые жилые кварталы с узкими улочками и двух-трехэтажными домами. Сейчас они расселены и, судя по всему, готовятся к сносу. Некоторые из современных жилых районов города показались мне достаточно колоритными. Но в целом Эрбиль – это широкие автострады и не самая приятная и интересная для пеших прогулок среда.

Мне “повезло” приехать в Иракский Курдистан во время священного месяца Рамадана, когда жизнь местных жителей довольно сильно меняется – большинство курдов исповедует ислам суннитского толка. Продуктовые магазины и лавки здесь, к счастью, не закрываются. Но если ты решишь, например, скушать мороженое, тебе его могут не продать. Хочешь купить еды – покупай, прячь в сумку и ешь дома. В целом человеческие слабости курдам не чужды. И если у нас перед Рождеством и Пасхой в медиа выходят статьи с заголовками вроде “Постимся вкусно!”, то в Иракском Курдистане применяются другие методы. Полностью перестраивается расписание. Все важные дела люди откладывают на вечер, а днем стараются поспать. Это происходит не только из-за поста, но и из-за жуткого зноя. Днем народу на улицах не очень много.

Как только раздается призывающий к молитве вечерний азан, улицы пустеют окончательно — все бегут разговляться. Зато потом народ высыпает на улицы, и начинается движ. Даже маленькие дети не спят целую ночь. Все заканчивается до утренней молитвы, около 3 часов ночи, когда люди кушают последний раз и идут спать.  При этом многие кафе продолжают работать, но завешивают вход и витрины простынями – так еда и жующие посетители не смущают постящихся. С другой стороны такое прикрытие является отличной рекламой. Некоторые не стесняются даже вешать поверх него меню.

Анкава

Христианский пригород на северо-западе Эрбиля. Был небольшим городком, но очень сильно разросся после наступления ИГ – иракцы-христиане, которые покинули свои дома, селились именно здесь. Основное население города ассирийцы, но встречаются надписи даже на армянском языке. Женщины в подавляющем большинстве одеты по-европейски, тогда как в Эрбиле и Сулеймании даже те, кто не особо соблюдают пост, в Рамадан стараются одеваться скромнее.

Как только въезжаешь в город, сразу же бросаются в глаза статуи Богородицы, церкви с крестами и особенно – обилие рекламы алкоголя. Но купить его лично мне не удалось. Магазины или были закрыты вообще, или продавцы отвечали что-то вроде “Рамадан на дворе. Табак – пожалуйста, а алкоголь – нельзя!” Из-под полы все, конечно же, продают, хоть номинально и выражают солидарность со своими соседями-мусульманами. Впрочем, с едой в светлое время суток в Анкаве проблем нет. Именно за этим сюда и ездят некоторые жители Эрбиля.

В городе есть также Музей ассирийского наследия. На «Трипадвайзоре» у него в основном восторженные отзывы, а негативные все имеют одинаковое содержание: “музей был закрыт”. По этой же причине в музей не попал и я.

Сулеймания

Административное деление Иракского Курдистана очень четко прослеживается по наружной политической рекламе. Если в Эрбиле на улицах постоянно мелькала желто-красная символика Демократической партии Курдистана и лицо Барзани, то в Сулеймании поверхности покрыты зелеными баннерами Патриотического союза Курдистана с портретами Талабани.

В Сулеймании живут люди куда более широких взглядов, чем в Эрбиле – об этом мне говорили жители обоих городов. Это отражается в том числе и в обсуждении политики. Эрбильские сторонники ДПК часто более зашоренные, предвзятые и закрытые для диалога, чем симпатики ПСК из Сулеймании. В целом для местных жителей не проблема обсуждение политики между собой или в соцсетях. Но, по их же словам, для людей, вещающих на большую аудиторию, публичная критика власти может иметь последствия.

Мой знакомый из Эрбиля в целом разделял внешнюю политику Барзани. Но исключительно с рациональных позиций.

– Нам надо дружить с Турцией, – говорил он. – Я понимаю молодых ребят из РПК, которые хотят сражаться – но нас окружают враги, и нам надо попытаться наладить отношения хотя бы с кем-нибудь из соседей.

Сулейманийские молодые ребята, с которыми мне довелось познакомиться, политикой не интересовались вообще. У них, безусловно, было общее представление о том, что происходит всего за сотню километров от их дома, но война в их жизни присутствовала довольно опосредованно: разве что в виде вынужденных блокпостов на дорогах и экономического кризиса.

Несколько пунктов, по которым все мои собеседники имели общее мнение – это солидарность с курдами Рожавы и надежды по поводу будущего референдума о независимости, который позднее состоялся, но ни к чему не привел. Тут политические взгляды отступали на второй план и во главу угла ставилась национальная идентичность.

Главная достопримечательность города  – Амна Сурака, бывшая штаб-квартира иракской службы разведки Мухабарат, которая сейчас стала музеем преступлений саддамовского режима. Некоторые здания комплекса изрешечены пулями и наполовину обвалились – их намеренно не восстанавливали после боев 1991 года. Другие здания наоборот отремонтированы и выполняют прежнюю функцию. Теперь любой посетитель может выпить чаю, в той же столовой, где когда-то кушали спецслужбисты Саддама. На улице стоит захваченная у Саддама военная техника.

Начинается осмотр с Зеркального зала – длинного коридора, стены и потолок которого покрыты 182 тысячами зеркальных осколков. По одной из оценок именно столько курдов погибло во время Анфаля – геноцида, проводимого режимом Хусейна. Освещается зал с помощью четырех с половиной тысяч ламп – по числу уничтоженных курдских селений. После зеркального зала гид ведет меня в помещение, где содержали и допрашивали узников. По комнатам расставлены манекены, изображающие заключенных курдов и пытающих их иракцев.

Дальше по плану – огромный зал с портретами жертв Анфаля и галерея фотографий курдов, бегущих от геноцида в Иран. Еще есть подвальное помещение тюрьмы, зал, посвященный Пешмерге и курдской культуре, но в день моего визита там не было света, так что пришлось изучать их позже по снимкам в интернете – мне не очень везло с музеями в ту поездку. В целом, я не скажу, что это чрезвычайно информативное место, но, учитывая его историю, однозначно стоит посещения.

Халабджа

Не мог пропустить еще одно знаковое для курдской истории место. В 1988-м году в конце ирано-иракской войны авиация Багдада подвергла город Халабджа химической бомбардировке, в результате которой погибло от трех до пяти тысяч человек – почти все из них были гражданскими.

После атаки власти построили новое поселение, получившее название Халабджа Таза – Новая Халабджа. Для “старого” города местные жители сейчас используют имя “Старая Халабджа” или звучное “Халабджа Шахид”. Из Сулеймании надо ехать до развилки в городке с московским названием Арбат. Левая дорога ведет в старую Халабджу, а правая – в ничем не примечательную новую.

Музей химической атаки представляет собой несколько небольших залов с художественной инсталляцией, фотографиями жертв и последствий разрушительной бомбардировки и копиями документов, которые, к сожалению, не переведены на английский. Рядом с музеем – разбитая иракская военная техника и остатки бомб, упавших на город тридцать лет назад. На старых фотографиях музея они были покрашены и выполняли роль цветочных клумб. Сейчас эти металлические корпуса выглядят гораздо хуже и используются как подставки для мусорных корзин.

Кроме музея в городе есть еще кладбище с групповыми захоронениями и монументами  жертвам атаки. На то чтобы посмотреть все места, связанные с этими трагическими событиями, хватит и половины дня. Но Халабджа лично мне показалась довольно колоритным и уютным городком, по которому просто интересно прогуливаться.

Отсюда рукой подать до гор. Курды из города часто ездят туда, чтобы перекусить в местных кафе и остыть от дневного зноя. Из некоторых деревень видно территорию Ирана. В 2009-м году трое американских туристов – два парня и девушка – отправились в треккинг и попали в руки иранских пограничников. Те обвинили американцев в шпионаже и незаконном пересечении границы и приговорили к восьми годам заключения. В итоге девушку выпустили через год, а парням пришлось отсидеть вдвое больше.

Киркук

Киркук обещал быть одним из самых интересных мест на маршруте. Под контроль Курдистана город перешел только летом 2014-го, поэтому отчетов о поездках туда было не очень много, как и о путешествиях в арабский Ирак вообще.

Арабы с каучсерфинга довольно бодро отвечали на мои сообщения, но сразу же срезались или просто переставали отвечать, когда речь заходила даже не о ночлеге, а просто о встрече.

– Они боятся, – объяснял мне мой эрбильский хост. – Я помню, как-то я приехал в Киркук, припарковал машину и отправился по делам. Меня внезапно догнал местный парень и начал расспрашивать, кто я такой, и зачем я там оставил свою машину. Там неспокойно до сих пор. У нас в Курдистане везде стоят блокпосты, и Пешмерга контролирует въезд. Вдобавок мы все курды, мы понимаем угрозу терроризма и в случае чего – сразу сообщим полиции. А там смешанное население, и до сих пор живет достаточно симпатизантов ИГ.  Поэтому, если решишь там ночевать, то лучше остановись в северной части города, где живут курды, а не в южной где – арабы.

В Киркук я без проблем добрался на shared taxi из Сулеймании. На ближайших к городу блокпостах уже стоят иракские полицейские вместе с солдатами Пешмерги. В городе тоже можно видеть и тех, и других. Флаги в основном курдистанские, реже – иракские. Из политической агитации встречаются баннеры ПСК и очень много туркоманской символики.

В середине прошлого века курды составляли тут подавляющее большинство населения – без малого половину. Почти четверть жителей были арабами, и примерно столько же – туркоманами. Политика арабизации полностью изменила этническую карту города. Согласно переписи 1997-го года, арабов в городе было уже 72%, курдов – 21%, а туркоманов – всего 7.

Хотя есть мнение, что этим числам не стоит доверять, потому что многим туркоманам приходилось называться арабами во время опроса. Еще тут живет небольшое количество ассирийцев, а пару раз я встречал вывески аж на четырех языках. Кстати, бюллетени сентябрьского референдума о независимости были напечатаны именно так. В итоге сейчас город под контролем армии Ирака.

Первым делом в Киркуке я попытался попасть в старую цитадель. Кроме того что это главная историческая достопримечательность города, считается, что внутри нее расположена могила пророка Даниила. Правда в мире существует еще целых семь мест, которые точно так же считаются могилами пророка Даниила. Такая ситуация довольно типична для святых авраамических религий. На входе в цитадель стояли вооруженные араб в иракской полицейской форме и курд в форме Пешмерги. Араб долго куда-то звонил и спрашивал, можно ли ему впустить англичанина. Англичанином был я – на вопрос араба “English?” я ответил “Yes!”, решив, что речь идет о языке общения. В итоге “англичанину” во входе отказали, и я пошел бродить по базару у подножия цитадели.

Базар оказался единственным людным местом в городе. Потому что жара в +40 плохо переносится даже местными, и люди предсказуемо предпочитают сидеть дома. Чем дальше я отходил от цитадели на юг вглубь жилых кварталов, тем больше Киркук напоминал город-призрак. Ближе к заходу солнца все изменилось, и люди снова высыпали на улицы, когда температура немного спала.

В Киркуке я впервые за время поездки попробовал местную пищевую продукцию – это была газировка Karwanchi, такой себе аналог набора Pepsi-Mirinda-7Up – даже дизайн частично позаимствовали. Стоит немного дороже интернациональных аналогов, но гораздо вкуснее.

С пищевой промышленностью тут проблемы. На рынках, конечно, есть сельхозпродукция, но брендовых товаров нет – только импортные. А это значит, что стоят они на порядок дороже, чем за границей. И если вдруг дружелюбные соседи Курдистана решат устроить ему блокаду, то это может обернуться гуманитарной катастрофой.

С местным производством все вообще не очень хорошо, как следствие – довольно высокая безработица. Молодежи приходится трудиться или на государство, или в сфере продаж и услуг. Но катастрофическим положение не назовешь. Например, уровень зарплат в Курдистане достаточно высок, чтобы привлекать огромное количество гастарбайтеров из Бангладеша. Они выполняют тут всю грязную работу или торгуют на улицах сигаретами и китайскими дешевыми товарами, при этом довольно бодро разговаривая на сорани, местном варианте курдского языка.

В Киркуке я решил не заселяться в гостиницу. Одни не вписывались в мой бюджет, другие не хотели меня селить без иракской визы, а третьи требовали идти регистрироваться в полицию, на что мне очень не хотелось тратить время. Поэтому вечером того же дня я отправился в Эрбиль.

Блокпосты на дороге из Киркука в Эрбиль или Сулейманию несимметричные – в сторону Курдистана всегда больше полос, чем из него. Очевидно, что контроль на въезд куда строже. Наше такси тоже останавливают и проверяют документы у всех пассажиров.

– Куда едете?

– В Эрбиль, – отвечаю я.

– Не в Эрбиль! В Хавлер! – солдат Пешмерги улыбаясь, поправляет меня. Хавлер – это курдское название города.

Он листает мой паспорт, внезапно натыкается на очень старую визу, где я выгляжу как отъявленный салафит – у меня там огромная борода, и нет усов. Солдат меняется в лице, и бежит к шефу, размахивая открытым документом. Через несколько секунд меня просят пройти внутрь поста. Мне задают пару вопросов, выслушивают мои объяснения, просят закатить штаны, чтобы взглянуть на мои голени, и через несколько минут отпускают и желают счастливого пути. Контраст с параноидальными турецкими копами, допрашивающими тебя по часу, просто поразительный.

Лагерь переселенцев

Лагерь для внутренне перемещенных лиц Севдинан – один из нескольких палаточных городков, расположенных у трассы, соединяющей Эрбиль и Мосул. По дороге из столицы Курдистана, мы переезжаем временный мост через реку Хазир – предыдущую переправу уничтожили игиловцы. Еще весной 2016-го эта территория находилась под их контролем. Все, что осталось от местных сел сегодня – это руины домов и названия, которые сейчас носят палаточные лагеря.

В одном из таких сел замечаем ребят, которые пасут коров. Возле некоторых уцелевших домов сушится белье. Это значит, что либо хозяева решили вернуться в родную деревню, либо кто-то из приезжих обживает заброшенную недвижимость.

Еще до того, как нас заметили солдаты Пешмерги, охраняющие вход, к нам бежит местная детвора. «Хеллоу» — кричит мне маленький мальчик и протягивает четырехпалую ладошку для рукопожатия. Дети не оставляют нас в лагере ни на мгновение. Каждый пытается попасть в кадр и требует сфотографировать его и друзей. Затем толкаются, чтобы первыми увидеть готовое фото на экране камеры. Учителей для детей-переселенцев не хватает, поэтому с их образованием большие проблемы.

У входа на заборе висит баннер Благотворительного фонда Барзани с девизом «Мы здесь, чтобы помочь вам». Именно эта негосударственная организация администрирует  лагерь и распределяет средства от доноров: агентств ООН, государственных и негосударственных организаций и частных благотворителей со всего мира. На логотипе фонда – портрет Мустафы Барзани.

Территория лагеря разбита на одинаковые сектора по двадцать палаток. В каждом секторе – крытая кухня, туалеты, душевые кабинки и цистерны с водой. На момент нашего приезда в лагере было 5200 палаток, из которых около тысячи были готовы принять новых переселенцев. Отсюда до Мосула всего 30 км. На тот момент ИГ контролировало всего несколько кварталов, но поток переселенцев не уменьшался. На наших глазах в лагерь прибыл еще один автобус под охраной Пешмерги. Большинство населения Мосула составляют арабы-сунниты, поэтому этнический и религиозный состав жителей лагеря соответствующий.

Турецкое послевкусие

Перед тем, как покинуть Курдистан, я делаю небольшую остановку в Дахуке. На границе стоим часа четыре. Но зато меня бесплатно довозят аж до Джизре: парни в машине везут чай в Турцию, а со мной в салоне они по закону могут ввезти немного больше – тут это обычная практика. Впрочем, турок-пограничник немного ломает их планы и забирает пару пакетов себе в качестве налога.

Из Джизре я нахожу автобус в аэропорт, откуда я собираюсь улетать домой. Водитель долмуша на курдском расспрашивает, кто я и откуда. Я описываю свой маршрут, используя вместо турецко-интернациональных курдские названия городов и немногие выученные мою курдские слова. Это приводит его в дикий восторг, и он начинает эмоционально рассказывать что-то о Турции и Эрдогане. Что конкретно, я не понимаю, но по мимике и жестам догадываюсь, что там исключительно негативные эпитеты. Как только мы проезжаем последний блокпост на выезде из города, турецкая музыка в салоне сменяется песнями на курдском, смысл которых я не понимал, но тоже мог угадать по словам “Курдистан”, “герилья” им подобных.

В аэропорту меня ожидает долгая беседа с турецкими полицейскими. Это стандартная практика тут – многие бэкпэкеры рассказывают, что полиция на юго-востоке Турции очень чувствительно реагируют на всех иностранцев, путешествующих по региону. А на иностранцев, приехавших из Ирака вдвойне. Первый турок спрашивает меня что-то на курдском. Я отвечаю, что не говорю по-турецки. Дальше они листают мой паспорт, не находят штампы иракского Заху (Zakho), зато находят штампы венгерского пункта Захонь (Záhony), поставленные еще зимой.

В результате они настойчиво требуют ничего непонимающего меня объяснить, что я делал в Ираке целых четыре месяца, пока я наконец не догадываюсь, в чем же дело. Потом полицейские долго интересуются тем, что я думаю о турецкой политике, терроризме, курдах и т.д. В какой-то момент они скорее всего понимают, что я не их клиент, но им все еще интересно пообщаться с иностранцем, и отпускать они меня не спешат. Паспорт мне отдают только незадолго до окончания регистрации, и я покидаю Курдистан.

 Если вам понравился отчет, то подписывайте на Морковкина в соцсетях:

Вконтакте: vk.com/tripsandquips 
Facebook: 
facebook.com/tripsandquips 
Telegram: 
t.me/tripsandquips